После завтрака между ними царила странная неловкость. Никки подозревала, что Пирс не хочет, чтобы кто-то видел его уязвимым, поэтому отстранился от нее эмоционально.
– Уверена, они замечательные. – Ужин действительно был вкусным. Отпив воды, она вытерла губы. – Из больницы звонили?
Казалось, Пирс полностью сосредоточился на еде.
– Я сам туда позвонил. Ее состояние стабильное.
– Хорошо.
– Согласен.
Она стремительно придвинулась к нему и обняла его:
– Поговори со мной, Пирс. Если ты будешь молчать, то взорвешься.
Замерев, он посмотрел на Никки:
– Ты не только юрист, но и психиатр?
Она не отреагировала на его язвительность:
– Я просто тебя выслушаю. Сердись на меня, если тебе так легче. Сейчас я единственная, кому ты можешь выговориться.
Глава 8
Пирсу стало стыдно. Он встал, чтобы Никки не могла к нему прикоснуться, и стал ходить по комнате. Он должен перед ней извиниться. Она провела с ним весь день, оставаясь спокойной и безмятежной, как летнее озеро в безветренный день.
Засунув руки в карманы, Пирс присел на край двуспальной кровати.
– Извини, что набросился на тебя, – произнес он. – Просто ситуация меня доконала. Мне не нравится, что я не могу ее контролировать.
– Извинения приняты. Что ты собираешься делать?
Он пожал плечами:
– Если ее выпишут, я подожду и снова обо всем ее расспрошу. Неизвестно, сколько она пробудет в больнице.
– Прости, что нагнетаю обстановку, но все-таки спрошу. А вдруг она откажется рассказать тебе правду или скажет, что ничего не знает?
– Я не уверен, что она будет врать, смотря мне в глаза. Ты видела ее лицо? Эта женщина знает, почему я не сын Эйвери. И я намерен все разузнать.
– Я не виню тебя, потому что поступила бы точно так же.
Пирс откинулся назад и оперся на локти:
– Ты обещала рассказать мне свою историю. – Он постарался избавиться от мрачного настроя. Никки была восхитительна. Невозможно представить, что бы он делал без ее помощи.
Она скрестила ноги. Посмотрев на бледно-розовые ногти на ее ногах, он вдруг вспомнил, что дело не только в его происхождении. Пирс довольно ясно выражал свои потребности и желания. Неужели Никки не ответит ему взаимностью и он обречен вечно ее желать?
Она пристально посмотрела на него:
– Ты в порядке, Пирс?
– Лучше не бывает. – Он заметил, что ей не нравится его сарказм.
– Уже и спросить нельзя?
– Не обижайся, Никки, я сейчас на нервах. Расскажи мне о себе. Я готов слушать.
Она подтянула колени к груди:
– Я выросла в церковном приюте.
На мгновение самоуверенная адвокатесса исчезла, и Пирс увидел перед собой глубоко скорбящую женщину. Но она пропала так быстро, что он подумал, не показалось ли ему.
Он сел, положив руки на колени:
– Я не знал. Мне очень жаль. Как умерли твои родители?
– Понятия не имею. Я уверена, один из них или даже оба были живы, пока мне не исполнилось тринадцать. Потому что каждый раз, когда я спрашивала, почему меня не удочеряют, мне говорили, что это невозможно. Когда же наконец это стало возможно, было уже слишком поздно. Никто не захотел удочерять угрюмую девочку-подростка.
Пирс смотрел на нее в ошеломлении:
– Но ты поступила в Гарвард.
– Я оказалась жутко умной. Я заинтересовала одного социального работника, и он помог мне туда поступить.
– А средняя школа?
– Это был кошмар, – сказала Никки. – Я носила одежду, из которой давно выросла. Город был маленький, все друг друга знали. Меня никогда не приглашали на вечеринки, не оставляли у себя переночевать. Никаких танцев. Никаких платьев на выпускной вечер. Но я выжила.
Пирс присел к ней на небольшой диван, желая быть рядом:
– Ты что-нибудь знаешь о своих родителях?
– Я ни черта о них не знаю. – Пауза. – Извини. Обычно я рассказываю об этом спокойно. Просто сегодня был суматошный день. – В ее глазах стояли слезы. – Мне кажется, я стала адвокатом, чтобы иметь полномочия для розыска своих родственников. Но в штате, где я родилась, и во многих других штатах информация о рождении закрыта навсегда. Хотя меня не удочерили, тот, кто отправил меня в приют, постарался, чтобы я ничего не узнала о своих родителях. У меня была подруга, которой срочно требовались данные о ее биологическом отце. Она знала его имя и то, что он мертв, но ее не допустили до медицинской документации.
Пирс пристально смотрел на красивую, самоуверенную и успешную Никки, которая всего добилась сама.
– Даже не знаю, что сказать, – произнес он. – Ты их по-прежнему ищешь?
– Нет. Уже не ищу. В двадцать лет я так зациклилась на их поисках, что заболела. Я целый год консультировалась у психолога, который помог мне понять, что прошлое придется забыть. Кто были мои родители, почему они отказались от меня и как умерли – все это останется неразгаданной тайной.
– Не могу представить, через что ты прошла.
– Когда ты сказал, что не желаешь знать своего настоящего отца, я разозлилась и расстроилась. Если все получится так, как я предполагаю, у тебя будет не одна, а две любящие семьи. Две, Пирс. Людям, которые тебя вырастили, все равно, как ты к ним попал. Ты их сын. Если мы найдем твоих биологических родителей, они будут рады такому сыну, как ты. По-моему, дело беспроигрышное. Ты даже не представляешь, как тебе повезло.
Пирс понимал: то, что она говорит, разумно, особенно учитывая ее прошлое. Но как он ни старался, не мог не горевать из-за собственной истории рождения. Вдобавок он винил себя в том, что его родители потеряли родного ребенка. Пирс чувствовал себя самозванцем.
Отмахнувшись от своих переживаний, он обнял Никки, прижал ее голову к своей груди и погладил по волосам:
– Иди сюда, моя прекрасная адвокатесса. Позволь мне тебя обнять.
Никки не протестовала. Она послушно обхватила его за талию.
Пирс крепко ее обнимал, в его мозгу кружились образы из детства. Он вспомнил, как родители гордились его призами за участие в футбольных матчах и однодневных гонках. Они посещали все мероприятия, пока он учился в начальной школе.
По правде говоря, родителям Пирса было нелегко с ним. Час за часом, день за днем, неделя за неделей они занимались с ним, пока у него не появилась уверенность в своих способностях.
Но в становлении Никки не участвовал никто. К счастью, нашелся социальный работник, который помог ей поступить в университет. На какие средства жила Никки? Кто оплачивал ее счета? Из того, что Пирс знал, следует, что за все платила она. Скорее всего, работала на двух или трех работах во время учебы в университете и получала отличные оценки.
Он поигрывал с ее волосами, ему нравилась их мягкость и аромат. Постепенно его охватило сильное возбуждение, а дыхание стало хриплым. У Пирса задрожали руки. Ему хотелось заняться с ней любовью.
Он решил от нее отстраниться, но Никки крепко в него вцепилась.
– Не уходи, – прошептала она. – Мне здесь нравится. И тебе хорошо.
Он втянул носом воздух, надеясь, что у него хватит сил ограничиться объятиями.
Поняв, почему он пытается уйти, Никки вдруг выпрямилась. Ее щеки покраснели.
– Пирс?
– Извини. – Он усмехнулся. – Я стараюсь быть разумным.
Никки озорно улыбнулась:
– К черту разумность. Я хочу, чтобы ты отнес меня в постель.
Он замер:
– Хм, ну…
Никки взяла его руку и положила себе на грудь:
– Ни один мужчина не нравился мне так, как ты. С тобой мне хорошо. Очень хорошо. Да, мы очень разные, но сегодня я хочу быть с тобой.
Вот так. Просто. Прямолинейно. И очень откровенно.
Пирс дважды сглотнул, прежде чем обрел дар речи:
– Я тоже этого хочу.
Она улыбнулась ему, просто улыбнулась. И хотя Никки этого не понимала, его сердце едва не разорвалось от переживаний.
Он провел пальцем от ее ключицы к вырезу.
– Твой строгий адвокатский костюм сводит меня с ума, – пробормотал он, – но сегодня ты тоже замечательно выглядишь. – Он стал медленно расстегивать ее блузку, не слыша ничего, кроме собственного сердцебиения.
Никки опустила глаза.
Расстегнув блузку, он увидел ее грудь, полуприкрытую бюстгальтером. Грудь Никки была небольшой, но красивой, с напряженными сосками.
– Ты так прекрасна, что я едва сдерживаюсь, – с благоговением произнес он.
– Я неспортивная. Полагаю, ты привык к женщинам со спортивными формами.
Он усмехнулся, снимая ее блузку:
– Никогда не видел ничего более совершенного. – Ее кожа была светлой и гладкой, а изгибы тела очень женственными. Он принялся поглаживать ее грудь.
Никки запрокинула голову, закрыла глаза, разомкнула губы и тяжело задышала.
– Раздень меня полностью, – едва слышно сказала она.
– Терпение, моя Никки. Всему свое время.
Подхватив ее на руки, Пирс встал и быстро перенес Никки на постель. Она сняла с себя джинсы, откинула одеяло и растянулась на кровати, подняв руки над головой.
Пирс устроился рядом с ней, коснувшись ее плоского живота.
Никки закрыла глаза:
– Пирс…
От ее стона у него на затылке приподнялись волоски. Как приятно узнать, что строгая адвокатесса на самом деле чувственная женщина с восхитительным телом!
Он медленно опустил руку и коснулся пальцами ее трусиков:
– Ты хочешь, чтобы я тебя ласкал?
Она приподняла бедра:
– Да. Ты знаешь, что хочу.
Он запустил руку ей между ног, прикасаясь к ней через ткань трусиков.
Она схватила его за запястье:
– Мне нужно больше.