Я снова задумалась, машинально перебирая сухие корешки. И правда странно. Куда же они подевались? Представила себе мальчишку в коротких штанишках, ботиночках и тулупчике, вот смешно он топает по деревне, водит палочкой по земле, гоняет за щекой вкусную сладкую ягоду с медом, пинает шишку. Топ-топ, на земле остаются четкие следы его ботиночек, и ему весело и не хочется возвращаться, только сладость уже заканчивается, и мамка будет ругаться, что опять он дошел до самой кромки, куда ходить нельзя, но так хочется. И вдруг…
И вдруг… Я зажмурилась, словно вот-вот увижу это "вдруг", пойму, что там произошло и куда делся розовощекий мальчишка с веточкой в руках.
– Держи свою настойку! По глоточку пей, когда сильно в сон клонит, и не больше трех глотков за раз, Ветряна!
Я встрепенулась, осоловело уставившись на травницу. Даже не сразу поняла, что это она мне в руки сует. Ах, настойка… ну да. Разочарованно запихнула склянку в карман юбки, но не забыла поблагодарить женщину.
* * *
– Чего так долго? – подскочила мне навстречу Ксеня. – Одевайся скорее, на вечерню опоздаем!
Сама она уже наматывала на волосы платок, натягивала кожух.
– Давай-давай, шевелись! Не хватало еще по пальцам получить за опоздание! Все уже ушли!
Я схватила свой тулуп, на ходу закручивая косы под платок. Выскочив, мы как раз успели пристроиться в хвост процессии, традиционно каждый вечер восхваляющей святых старцев Ордена. Раньше мы ходили вдоль всего приюта со свечами в руках, однако последние годы воск экономили и в руках послушницы несли еловые и дубовые ветви.
Даже Аристарх, гундосо распевавший псалмы во главе шествия, и арея Алфиа размахивали ветками, как и мы.
Замерзшие участники процессии, шагающие вдоль здания и размахивающие ельником, выглядели столь комично, что мы с Ксенькой захихикали, но тут же сделали серьезные, одухотворенные лица. С одухотворенностью, кажется, переборщили, потому что Алфиа покосилась на нас и взмахнула прутом. Мы вытянулись по струнке и старательно запели вслед за Аристархом. Алфиа, в отличие от Гарпии, хлыстом не владела, зато в совершенстве орудовала гибким ивовым прутом, которым с удовольствием хлестала учениц по пальцам за недостаток рвения. Да так, что руки распухали до локтей и пальцы не могли удержать на следующий день перо.
Поэтому пели мы вдохновенно.
За время, проведенное мною в каморке травницы, ночь уверенно опустилась на землю. В морозном небе мерцали синие звезды, желтая луна таращилась на нас всеми своими пятнами. Где-то в лесу, у елей, чуть хрипло и протяжно завыл волк, так четко попадая в такт с Аристархом, словно они это отрепетировали. Мы, не удержавшись, прыснули.
Алфиа сверкнула на нас глазами, но тут в ельнике волчий вой подхватили еще с десяток звериных глоток, дикая лесная песня заглушила наши испуганные голоса, Аристарх закашлялся и замолчал. Видимо, не зная, как поступить: все-таки теперь уже не понятно, кто кому подпевает. Да и распевать псалмы под волчий вой – это как-то… кощунственно!
Еще несколько зверей завыли справа и слева, создавая весьма неприятное ощущение, что нас окружают. Девчонки сбились с шага, нарушая торжественный строй, боязливо собрались в дрожащую кучу. Аристарх с Алфией тревожно озирались, не зная, что предпринять. То ли продолжить шествие, то ли плюнуть и спрятаться за каменные стены приюта. Хотелось плюнуть, желание это столь отчетливо читалось на их лицах, освещенных луной, что даже первогодки это поняли.
– Не расходиться, – приказала Алфиа, потрясая прутом и тревожно озираясь. – Всем стоять! – И потрусила к началу процессии, вернее кучки.
– Как волки близко… – тихо сказала Ксеня мне в ухо. – Никогда так близко не подходили. Словно прямо у ограды воют.
Я кивнула, подула на замерзшие пальцы, непочтительно засунув ветку под мышку. Подруга права, и я не помню волков так близко. До нас, конечно, иногда доносились протяжные волчьи песни, но издалека, из леса, от границы.
Я с интересом прислушалась.
– А красиво поют, – удивилась я, – с чувством.
– Все-таки ты, Ветряна, скаженная. С каким чувством, это же волки! Жрать они хотят. Вот схрумкали бы пару послушниц, еще пуще б запели. Только от радости уже!
– Ты не понимаешь, – я задумчиво уставилась на звезды. – Красота какая! Посмотри.
– Ага, предпочитаю на лавке у печи пирожки рассматривать. Вот то красота, – буркнула подружка. – Да и неуютно как-то, так близко воют… страшно.
– А мне – нет, – призналась я и сама удивилась. А ведь правда не страшно. Даже как-то… нравится. Ведь красиво же поют, в самом деле!
Я прикрыла глаза. В том, что волки именно поют, а не воют бездумно с голодухи, я не сомневалась. И мне чудилось, что я даже понимаю, о чем их песня. О свободе, о безудержном беге по рыхлому снегу, об острых запахах леса, что не дают спать… о ветре, с которым можно играть в салочки… об одиночестве… о надежде, что переживут зиму, встретят весну и цветение трав…
Мне безудержно захотелось поднять лицо к луне и подпеть… или подвыть!
– Ветряна, что с тобой? – Ксеня рассматривала меня с подозрением.
– Повыть захотелось, – серьезно сказала я.
– А, ну это бывает. Мне показалось, что ты их слушаешь.
– Да, слушаю. Слова красивые…
– Какие слова? – пискнула Ксю, округлив глаза.
Я махнула рукой.
– Идем, наши в тепло потянулись.
Я поковыляла к приюту, отмахиваясь от подружки. Волки, словно расстроившись, что слушатели удалились, замолчали.
* * *
Ужин "порадовал" жидкой овсянкой и ржаной краюшкой.
– С такими харчами скоро не волки нас, а мы их жрать пойдем, – хмуро сообщила Ксеня, размазывая кашу по тарелке. Я захихикала, представив свою боевую подружку с топором в одной руке и обалдевшим от такого нахальства волчарой – в другой. Ксеня тоже улыбнулась.
Мы еще похихикали, так и эдак представляя эту картину, потом я вспомнила о произошедшем и посерьезнела.
– Данина говорит, в деревнях пропадают дети. И еще: у нас в приюте – тоже. Только настоятельницы это скрывают, – прошептала я, оглядываясь, чтобы не услышали другие. Впрочем, особого внимания на нас никто не обращал, послушницы торопливо стучали ложками. Наставница у окна лениво оглядывала зал, присматривая за воспитанницами.
Я потихоньку пересказала Ксене все, что услышала от травницы. О подслушанном разговоре Божены и Гарпии, вернее той части, где речь шла обо мне, говорить не стала, слишком он был странным. Хотелось для начала все осмыслить.
Подруга задумалась.
– Непонятно, куда ж они все подевались? И следов не осталось? Ни снежка примятого, ни сломанных веток, ни отпечатков на земле?
– Ни-че-го! Охотники искали с собаками, и никаких следов. Вернее, следы есть до определенного места, а потом обрываются!
– Улетели они, что ли? – недоуменно сморщила лоб Ксеня. – Не бывает же так! А может, это всё байки деревенские? Сама знаешь, горазды они сочинять небылицы!
Я пожала плечами. Может, и байки, но на душе тяжело. Да и наставницы наши перепуганные ходят, тревожные, а наших грымз так просто не испугать.
– У нас тоже пропадают, – задумчиво протянула Ксеня. – Сама подумай, послушниц становится все меньше и меньше, куда они деваются? Младшие раньше пять столов занимали, а сейчас – три всего.
– Ну, гниль по весне разгулялась… – неуверенно сказала я.
– Ага… Это нам так сказали, что гниль. Надо в Пустошь сходить, – решила Ксеня. – Разузнать, что там да как. Ох, не нравится мне все это!
А то! Мне тоже.
– Как же мы туда сходим? Не пускают же!
– Придумаем! – подруга в третий раз облизала чистую ложку и, с сожалением обозрев пустую миску, поднялась. В том, что Ксеня обязательно придумает, как сбежать в деревню, я не сомневалась.
Глава 3
К сожалению, эти планы нам пришлось отложить. С вечера бодрая и решительная Ксеня к утру проснулась с горячечной головой и красными, воспаленными глазами.
– Студеная хвороба! – обрадовала нас прибежавшая Данина.
Ксеня застонала. Все знают, как отвратительны на вкус настойки от этой напасти! Гадкие настолько, что болеть хворобой мы искренне стараемся как можно реже!
– И ты, Ветряна, мне тоже не нравишься! – заявила Данина. – Ну-ка, покажи язык!
Я высунула кончик, косясь на недовольно застывшую в углу Гарпию. Отлеживание в постели одной послушницы она, скрепя сердце, еще могла пережить, но двух! Да еще каких! А как же ее любимое утреннее развлечение с хлыстом?
Однако Данина стояла на своем.
– Ветряна, Ксеня, живо в постель! Не хватало еще других послушниц заразить! Как вас потом лечить? Лорд ректор приедет, а у нас все по койкам лежат, хворают, его заражают! Он ругаться будет, мол, не усмотрела Данина, прозевала! Живо в постель, кому говорю!
Гарпия скривилась, упоминание лорда ректора ей явно не понравилось, однако картина, нарисованная хитрой травницей, не понравилась еще больше. Потому что влетит тогда и Гарпии.
Однако сдаваться так просто мистрис не желала.
– Пусть Ксеня остается, а вот Ветряна на больную что-то не похожа…
– Не похожа? – взвилась травница. – Да вы посмотрите на нее! Глаза красные, сама синюшная, трясется как припадочная!
Меня и правда потряхивало. От очередной бессонной ночи да выпитой почти полностью бодрящей настойки. Эффект от нее был, спать не хотелось, но трясло меня сейчас хлеще горячечной Ксени.
– Страшная, как навь кладбищенская! – добила меня Данина.
Я обиделась. Ну, не красотка, конечно, но кладбищенская навь? Это, пожалуй, слишком!