– Вы находитесь в Erotic Office, где мужчины продают себя – я заплатила восемнадцать сотен франков за ночь с поэтом – более, чем Мюссе выигрывал за ночь в карты.
Жан Давез был потрясен. Забравшись столь высоко, он пал столь низко, что на мгновение утратил дар речи.
– Вы оскорбите меня отказом? – спросила принцесса.
– Я должен отказать вам, – ответил он. – Обращаясь ко мне, вы не слушались своего разума – увиденная мной слеза смывает ваши слова. Я обязан вам жизнью, хоть она и горька – стало быть, я сохраню к вам уважение, о котором забыли вы сами. Я лишь заверю вас, что вы ошиблись: даже если бы от этого зависела моя жизнь, я бы не смог стать распутником и на час – на это я мало годен. Вы приглашаете меня к разврату, но я отвергаю его всем своим существом.
– Всего мгновение назад вы сказали, что я прекраснее женщины ваших грез – я предлагаю вам себя.
– Теперь вы другая – прежним осталось лишь ваше тело, но душа и тело едины в любви. Для многих поцелуй – слияние губ, для меня же – разговор двух сердец. Покинув ваш дом, я сделаю все, чтобы забыть ваши слова, но пролитая вами слеза будет озарять мою горькую дорогу.
Попрощавшись, он встал и направился к двери. Внезапно занавески над постелью раздвинулись.
Одним прыжком Небо́ поднялся с кровати.
– Жан Давез, я не знаю, сколь красивы ваши рифмы, но вижу благородство вашей души.
Поэт замер, заподозрив заговор.
– Вы говорили о равенстве – разве вы не чувствуете, что я протягиваю вам руку друга? Вы достойно выдержали испытание – столь дерзко домогавшаяся вас молодая девушка – добродетельная принцесса.
– Разве мое тело не куплено за деньги? Разве я не в доме свиданий?
– Как и вы, я поэт, но поэт борьбы, не нашедший иного средства творить добро, чем инструментарий зла. Столь усердно искушавшая вас принцесса – восхитительная любопытная, и я вызвался удовлетворить ее любопытство. Я отправился в Erotic Office и пожелал Четтертона – чудовищное начало привело к вам бесчестных людей, которые нашли вас умирающим и привезли в дом свиданий, где добрые люди спасли вас. Прежде возьмите заслуженные две тысячи франков – поэты стоят дорого. Возьмите, друг мой, иначе я напечатаю ваши стихи лишь через два месяца, дабы наказать вас за нерешительность и отсутствие интуиции. Подойдите – я представлю вас принцессе Рязань.
– Простите меня, – произнес Жан Давез, опускаясь на колени. – Я оскорбил вас.
– Я восхищена вашей деликатностью – сохранив лицо, вы не оскорбили мою честь.
– Вы не потеряли терпения, когда я говорил ужасные слова чудесной девушке, – сказал поэт.
Не решаясь поцеловать руку Поль, он склонился над рукой Небо́.
– Вздор! – воскликнул Небо́, стремительным движением поднимая его с колен. – Благородство обездоленного человека много выше моего.
– Вы спасли меня! – прошептал поэт сквозь слезы.
– Вам не за что благодарить нас – мы обязаны вам. Вернуть миру поэта значит предотвратить чуму, не допустить землетрясения! Монахи, поэты и праведники – великие сердца, способные искупить человеческую низость и тщеславие и остановить гнев Божий. Будь благословен, брат мой, за радость, которую я испытал, удержав в этом мире одного из тех, кто не позволяет земле истлеть под мерзостью низких страстей. Твои страдания превосходят мои – я прошу твоего благословления.
Мужчины обнялись.
– Сколь велико ваше благородство, Небо́! – воскликнула Поль со слезами на глазах.
– Наденьте маску и вуаль, – сказал он и позвонил.
Вошла горничная.
– Отведи нас в гостиную и предупреди миссис Рокинс, что мы уходим.
Увидев хозяйку, Небо́ направился к ней.
– Что бы вы сделали, миссис Рокинс, если бы я отказался платить?
– Если бы вы отказались платить?
Она сняла очки.
– Вы заплатите – честь женщины стоит дороже двух тысяч франков.
– Честь мадам от вас не зависит – вы не знаете ее имени и не видели ее лица.
– Его видела Манетт.
– Мадам – молодая девушка, – сказала горничная. – У нее тонкая белая кожа, сквозь которую проступают вены, изящная форма лица, красивый профиль.
– Ученица Лаватера137, твое лицо погубит тебя, – Небо́ схватил на горничную и бросил ее на диван.
– Жан, удержите хозяйку, не выпускайте ее за дверь.
– Ты забудешь это лицо, – сказал он субретке, не выпуская ее рук.
Присутствовавшие стали свидетелями необычной сцены колдовства. Прижимая коленом грудь девушки, удерживая ее руки, Небо́ сделал свободной рукой несколько движений.
– Небо́, заплатите и уйдем отсюда! – с нетерпением воскликнула принцесса, забыв о том, что Небо́ отдал деньги поэту.
– Стало быть, вас зовут Небо́! – воскликнула миссис Рокинс. – Зная имя, нетрудно найти его обладателя и его спутницу.
– Из-за вашего нетерпения мы пробудем здесь еще четверть часа, – сказал он Поль.
Служанка вздрогнула, погрузившись в колдовской сон. Небо́ закрыл ее сомкнутые веки трафаретными фигурами:
– Опиши женщину, которую ты видела в голубом будуаре.
– У нее темные волосы, неправильной формы профиль.
– Подойди и вложи руку в ладонь своей служанки, – велел Небо́.
Хозяйка повиновалась.
– Какое преступление совершила эта женщина? – спросил он.
На лице околдованной девушки читалось напряжение – ее надбровные дуги судорожно сжимались.
– Разве ты не видишь кровавых следов на ее пути?
– Я вижу наполненный бокал.
– Попробуй кончиком языка.
– Я чувствую вкус чеснока.
– Кто пьет из бокала?
– Мужчина.
– Кто этот мужчина?
– Ее муж!
– Миссис Рокинс, мне потребовалась четверть часа, чтобы узнать, что ты отравила своего мужа фосфорной кислотой. Теперь ты видишь, что сражаться с Небо́ бесполезно?
– Я забуду это имя – оно принадлежит Дьяволу!
Размашистыми движениями рук он расколдовал служанку
– Вы правы, мадам, – сказал Жан Давез принцессе, спускаясь по лестнице. – Благородство Небо́ велико.
– Доброе деяние всегда будет вознаграждено, – сказал Небо́, указывая на фиакр, ехавший по улице Иена.
Они сели в фиакр втроем. По дороге Поль вынуждала Жана Давеза читать свои стихи – они были красивы и напоминали поэмы Ламартина.
– Я приду за вами завтра утром, – сказал Небо́, прощаясь с поэтом у порога его жалкой гостиницы.
Они выезжали на бульвар Монпарнас138, когда фиакр внезапно качнуло назад, словно кто-то вцепился в борт. Перегнувшись над дверцей, Небо́ увидел над задним колесом голову мужчины, повторявшего хриплым голосом: "Помогите, за мною гонятся!" Небо́ велел остановиться, и кучер не успел заметить, как незнакомец проворно вскочил в фиакр.
– Вы не станете возражать, если мы повернем назад? – спросил Небо́ и приказал кучеру развернуться.
Мужчина в разорванной одежде, перепачканный в крови и грязи, выглядел совсем молодым.
– Прислушайтесь! – воскликнул он.
Послышался ритмичный звук приближающихся шагов, и спустя минуту мимо фиакра пробежали три стража порядка.
– Они преследуют меня! – воскликнул незнакомец.
– Жандармы! Кто вы? Откуда вы?
– Вы спасли мне жизнь. На меня напали – обороняясь, я убил человека.
Помолчав, он спросил:
– Желаете узнать о нравах больше?
– Да, – ответил Небо́.
– Тогда я покажу вам нечто невиданное. Когда выдастся свободный вечер, предупредите меня запиской "Мсье Альфонсу с Монмартра" и приходите к дому номер 27 по улице Жермен-Пилон.
Они выехали на набережную, и Альфонс открыл дверцу фиакра.
– За услуги такого рода не принято благодарить.
– Скажите, что вы хотите показать нам.
– Последнее воплощение.
– Рокамболя139? – спросил Небо́.
– Дон Жуана, – ответил незнакомец, выпрыгивая из фиакра.
VII. Дон Жуан Монмартра
БЫТЬ любимым – значит превратиться в божество для другого существа и занять место судьбы в его жизни. Но Бог считает кощунством дорогу человека, которого Ренан назвал героем бесконечного романа, и проклинает поклонение бесчестью. Вы устыдились страсти Феми и не возгордились, покорив Жанну. Стать божеством недалекой женщины и судьбой Мариторны! Успех, достойный Дон Жуана! Прежде, чем добраться до Эльвиры, сколько же Матурин140 требуется вычеркнуть из списка! Коммивояжер крепкого сложения, альковный Гаргантюа, Дон Жуан прославится числом – mille е tre [26] . Сатироману, если он весел и богат, под силу соблазнить и две тысячи шесть!
В любовных делах Дон Жуан – лентяй. Украсив лацканы увесистыми побрякушками, он красуется перед затянутым в галстук послом Золотого Руна! Когда завершится наше путешествие – и посвящение в чувственность – я охотно представлю вас Дон Жуану. Если он соблазнит вас, эта победа сделает из него большего Дон Жуана, чем его тысяча три женщины одновременно. Невоздержанный в чувственных радостях и опьяненный изысканными винами соблазнитель захмелеет, отведав родниковой воды.
– Чтобы доказать вашу правоту не требуется поэм Байрона или Мюссе, ни прозы Мольера, ни музыки Моцарта.