Я почувствовала, как во мне закипает гнев. Заставляя меня убеждать ее, уговаривать, она поступала не слишком по-дружески. Мне нужна ее помощь, но помощь невозможна без некоторых усилий! Или она хотела бы помогать, не шевеля и пальцем?
С тоской поглядев на меня, мадам Брюман произнесла:
- Совершив все это, я навлеку неисчислимые неприятности на своего мужа. Клавьер не поверит, что это сделано без его ведома. Я причиню вред Жаку, а он так помог мне! Это будет уже дважды грешно.
Я метнула на нее убийственный взгляд. Хотела сдержаться, но не смогла.
- Знаете, милая Валентина, наш разговор кажется мне весьма удивительным… Я не хотела напоминать вам, но, раз уж мы заговорили о грехе и добродетели, я скажу: если бы во время сражения за Тюильри, когда за вами гнались санкюлоты и когда вы бросились ко мне с криком о помощи, я стала размышлять о том, что убийство - грех, и не убила бы ваших преследователей… мне кажется, вы не сидели бы сейчас рядом со мной. Как вы полагаете, дорогая?
Мои слова сразили ее. Она даже слегка отшатнулась, закрывая лицо руками. Я была зла на нее за то, что она заставила себя уговаривать. Когда я защищала ее, мне не нужны были уговоры! И я, не обращая внимания на чувство чести, заставлявшее меня сдерживаться, просто-таки добила Валентину фразой:
- Вам понравились мои изумруды. Я отдам их вам… даже если стоимость дома будет ниже, чем стоимость камней. Впрочем, если вы колеблетесь…
Я резко поднялась, быстро взяла со стола свои перчатки. Валентина схватила меня за руку.
- Бог с вами! - сказала она. - Я согласна. Простите меня. Я забыла, чем вам обязана… Расскажите, что я должна сделать.
Пристально глядя на нее, я села. "Нет, - подумала я. - Это не настоящая подруга. Это не Изабелла… Да и есть ли вторая Изабелла на свете?"
Изабелла, искренне любившая меня, никогда не потратила бы столько слов на объяснения. Да она и не была обязана мне так, как эта… эта мадам Брюман, сидевшая рядом.
Приехав домой, я обнаружила письмо от Талейрана:
"Любезнейшая мадам дю Шатлэ, Вы слышали, вероятно, о том приеме, который я даю в честь генерала Бонапарта. Более трех тысяч человек приглашены ко мне - как говорится, весь свет. У меня будут люди, знакомство с которыми было бы крайне Вам полезно. Буду рад представить их Вам.
Остаюсь Вашим покорным слугой и проч.".
Огорченная донельзя, я села. Как неудачно все сложилось! Как жаль, что Талейран, молчавший так долго, начал заниматься мною именно тогда, когда я скрываюсь от Клавьера. Всего до 5 января мне надо не попадаться ему на глаза. А прием состоится третьего. Могу ли я не пойти? Мне приходилось выбирать: судьба мужа или дом.
Я обязана пойти, это необходимо… Талейран обещает познакомить меня с людьми, которые имеют власть и могут изменить жизнь семьи дю Шатлэ. Вероятно, среди приглашенных будет и Клавьер. Но кто знает, может быть, мне посчастливится не встретиться с ним. Сам Талейран пишет, что на прием приедут три тысячи человек.
А если я и встречусь с Клавьером, это еще не значит, что такая встреча сразу наведет его на мысль о доме. Самое главное - не дать ему понять, что я и Валентина знакомы. Все прочее можно пережить.
6
День 3 января нового года выдался дождливым и сумрачным. К вечеру Париж и вовсе был окутан густым туманом. И все же особняк на Рю-дю-Бак, где находилось министерство иностранных дел и где был назначен прием, сиял иллюминацией: каждый огонек был словно спрятан под защитным колпачком и светил сквозь непогоду. Разливали дымчатый мерцающий свет газовые фонари - невиданная новинка, пришедшая из Англии.
Множество гостей поднималось по широкой мраморной лестнице, расходившейся во все стороны, а я, на миг замерев на ступеньках, подумала, что редко можно встретить особняк такого убранства и роскоши. На фоне белого потолка и голубых стен выделялись посеребренные цветы, фрукты, раковины, струи фонтанов; ниши были затянуты шелком с рисунками Моннуайе, там же стояли вазы с тюльпанами, флоксами, лилиями. Уже была слышна музыка, пожалуй, уже начались и танцы. Мы ведь приехали на два часа позже назначенного.
Лестница закончилась, и огромное золоченое зеркало отразило меня с ног до головы. Я сама невольно залюбовалась собой. На мне было узкое, почти облегающее платье из струящегося алого шелка, яркого, почти цвета пламени, - оно обтекало меня, обрисовывало, резко подчеркивало белизну кожи, пламенело, а на изгибах ткани просто пылало золотом, которым были вышиты пальмовые листья на незаметных вертикальных разводах. Я казалась в этом пламенеющем туалете высокой, но хрупкой и тонкой, как девочка. Кроваво-красными розами были убраны ярко-золотистые волосы. Если не считать цветов, на мне не было украшений.
Аврора тоже украдкой поглядывала в зеркало, незаметно поправляла то локон, то оборку. Она была в наряде из нежно-сиреневого муслина - он окутывал ее фигурку, как облако, и так шел к ее глазам, что от нее трудно было отвести взгляд. Нынче она снова смогла меня уговорить, и ей была сделана взрослая, высокая прическа: темно-русые волосы подняты, чуть завиты и с изяществом сколоты гребнем. Ее тонкая шея, обвитая топазовым ожерельем, казалась благодаря этой прическе лебединой. Да и вся она была необыкновенно мила.
- Я так завидую тебе! - шепнула она. - Ты такая уверенная. А у меня внутри даже холодно становится от волнения…
- Волноваться нечего. Среди публики, которую ты увидишь, большинство людей еще вчера были либо конюхами, либо солдатами. Что-то в этом роде… Ты увидишь, они даже разговаривать правильно не умеют.
Лакей, стоявший у дверей, громко объявил:
- Гражданка дю Шатлэ с дочерью.
Обилие окон и зеркал наполняло светом зал, в который мы вошли. Потолок был покрыт росписями. Бросалась в глаза золоченая резьба - фигурки амуров, короны, рокайли и диски образовывали пышные резные композиции.
Нас встретила любовница Талейрана, мадам Грант, женщина, находившаяся при министре на положении, как говорил граф д’Артуа, "почти что жены". Я уже успела узнать, что ее считают дурочкой, и едва послушав то, что она говорила, согласилась с этим мнением. Мадам Грант не скрывала того, что восхищается сама собой, и была чрезвычайно горда своей ролью на столь важном приеме. Она несколько раз повторила нам, сколько денег было затрачено на создание великолепия, ныне нас окружающего. Натянуто улыбаясь, я поспешила расстаться с ней, сказав, что ее внимания ожидают другие гости.
- Какая она забавная, - сказала Аврора. - Она знает тебя?
- Нет. И я ее не знаю. Я вообще здесь ни с кем не знакома.
Это была правда. Пока мы с Авророй, мило беседуя, шли по залу, я вдруг очень ясно ощутила всю степень нашего одиночества. Аврора говорила, что я выгляжу уверенной. Возможно, это и так, но это только видимость. Внутренне я была растеряна. Я глядела вокруг и не видела ни одного знакомого лица. Люди на балу, честно говоря, были мне слегка неприятны. Я сама была недовольна тем, что замечаю все мелочи: взрывы слишком громкого смеха, развязные манеры мужчин, женщин, одетых в платья, на которые пошло совсем немного ткани… то, что офицеры - республиканские офицеры, разумеется, - даже не отцепили сабли, и те, вероятно, бьют дам и их самих по ногам во время танца… На меня кое-кто поглядывал с явным интересом, но я лишь плотнее сжимала губы в ответ на эти взгляды. Внимание не слишком воспитанных синих было для меня почему-то унизительным. Как они смеют смотреть столь нагло, так, будто я уже обещала им что-то? Лучше бы выучились для начала правильно произносить слова, а не гнусавить, как простолюдины из Сент-Антуанского квартала!
Один из них приблизился, приглашая меня на танец, но я ответила так резко, что он не посмел настаивать. Ну уж нет, танцевать с этими людьми я не буду… Мне вообще казалось предательством то, что я пришла сюда. Конечно, я пришла ради Александра… Ах, поскорее бы объявился Талейран!
Я вовсе не была закоренелой ретроградкой. Я понимала, что прошлого не вернуть. Но, Боже мой, даже при том, что я была готова к миру, годы революции не прошли для меня даром. Эти люди, одетые нынче в шелк и бархат, танцующие котильон, - это ведь те самые люди, что совсем недавно убивали нас! Ни за что! Просто так! Лишь из-за того, что фамилия у меня была не такая, как у них, и я знала своих предков до двадцатого колена!
Я с треском захлопнула веер, и гримаса ярости исказила мое лицо. Мне показалось, что Аврора обращается ко мне.
- Что ты говоришь, дорогая? Прости, я прослушала тебя.
- Мама, погляди, вот тот человек… - Голос ее прозвучал робко. - Он наверняка пригласит меня. Можно?
- Что?
- Можно ли мне танцевать с ним?
Я вздохнула.
- Почему же нет, дорогая? Это только от тебя зависит. От того, нравится ли тебе этот человек.
Аврора упорхнула от меня через две секунды после того, как я произнесла это. Я посмотрела ей вслед, подумала о том, что вовсе не следует внушать таким юным девочкам ожесточение, свойственное мне, и медленно двинулась дальше, машинально разворачивая веер.
Звучала музыка, и, казалось, с каждым новым тактом на меня смотрело все больше и больше мужчин. Я сознавала, как притягательно и ярко выглядит мое пламенеющее платье в этом зале, полном бледных женщин и вульгарных офицеров, и уже сожалела, что надела его. Лучше было бы предпочесть что-то менее заметное. И Талейрана нигде не было видно… Мне вовсе не хотелось пробыть здесь до полуночи, занимаясь поисками министра!
Я приблизилась к киоску и взяла стакан лимонада. Становилось жарко. Аврора не спешила возвращаться. И в тот миг, когда я почувствовала, что начинаю злиться, позади меня раздался голос, который я сразу узнала: