– Нет, ей не было все равно.
– Почему же она не ушла от него?
Вздох сотряс его тело.
– Мой отец был не в состоянии хранить верность, но он не пил, не распускал руки, помнил все дни рождения, и у него была постоянная работа. Во всех других отношениях он был довольно неплохим отцом. – Если не считать такой мелочи, как нравственность. – Поэтому она решила остаться. И отец воспринял это как зеленый свет. Как безусловное разрешение.
– Может быть, она думала, что не достойна лучшего?
– Чем мужчины, который безжалостно ей изменял? Разумеется! – Внезапно он осознал, как свободно беседует на эту тему. После стольких лет внутренних переживаний.
Одри покачала головой:
– Я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь поставить себя на ее место. Из-за того, какой ты есть. Успешный, очаровательный и красивый.
– А ты умеешь, Одри? Ставить себя на место другого?
Она посмотрела в окно на небоскребы, возвышающиеся на другом берегу бухты. И чуть заметно кивнула:
– В старших классах я превратилась из упитанной умной девочки в невзрачную умную девушку. Я не возражала до тех пор, пока это определение шло вместе со словом "умная", потому что это была моя идентичность, моя сущность. Именно успехи в учебе подпитывали и повышали мою самооценку.
– Если бы я знал тебя тогда.
Она рассмеялась:
– О нет… Красивые люди и я существовали в разных мирах. Ты бы меня даже не заметил.
– Очень самонадеянное предположение. – И звучит как осуждение. Что вовсе не было на нее похоже.
Она наклонилась вперед:
– Первые два года школы мальчики и знать меня не хотели. Я была невидимой и делала свои успехи вне поля их зрения. А потом в один прекрасный день меня… обнаружили. И это было концом моей безмятежной школьной поры.
– Что значит "обнаружили"?
– Как выявляют какие-нибудь редкие виды, столетиями существовавшие у тебя под носом. Я не изменила прическу, не сделала макияж и не стала тренером футбольной команды. Это не было как в кино. Вчера я еще была невидимкой, а на следующий день, – она пожала плечами, – а вот и я.
– В хорошем смысле?
Она сделала внушительный глоток вина:
– Нет. Не для меня.
Боль в ее глазах смутила его.
– Что случилось?
– Ничего. Сначала они просто наблюдали за мной, что бы я ни делала, куда бы ни шла. Словно не знали, как подойти ко мне.
Они… словно стая.
– Как-то раз один из них пригласил меня в кино. Майкл Хеллиер. Я не знала, как любезно отказать ему, поэтому согласилась, и в считаные секунды это стало известно всей школе. Девушки из той группировки начали преследовать и травить меня, они загнали меня в школьный туалет, прижали к стене и сказали, чтобы я не лезла в чужой огород. – Она подняла глаза. – Но он пригласил меня, и я не могла просто не появиться. Так что я пошла. Я даже не помню, какой фильм мы смотрели, потому что я все время думала о тех девчонках. Я убедила себя, что они шпионили за нами с последнего ряда. Я почти не говорила с тем парнем, я даже не сняла пальто, хотя потела в нем как сумасшедшая, а когда Майкл попытался обнять меня, я буквально замерла. Весь фильм я просидела не шелохнувшись и, дождавшись титров, пробормотала ему слова благодарности и выбежала из кинотеатра.
Оливер сидел молча, проигрывая всю ужасную историю у себя в голове, и гнев с каждым словом закипал в нем все сильнее.
Одри повернулась к нему, глаза ее сверкали.
– Я наслаждалась этим, Оливер. Вниманием тех мальчиков. Мне льстило, что ни один из них не знал, как со мной обращаться. Мне нравилось быть загадкой в их глазах, и я получала удовольствие от новых ощущений. Смена власти. Мне казалось, что это возмездие за то, что меня дразнили в детстве, за каждое издевательство, которое я пережила. Мне нравилось быть "видимой" и популярной. Мое сердце билось от приятного волнения, когда я была рядом с парнем, потому что знала, что нравлюсь ему. И я полностью подыгрывала. Но я заслужила то, что случилось со мной. – Она вздохнула. – И все жестокие прозвища, которые они дали мне после этого. Я пыталась играть в игру, к которой не была готова, и проиграла. Я никогда больше не повторяла эту ошибку. И никогда больше не старалась прыгнуть выше головы. Спустя некоторое время это начинает казаться нормальным. Может быть, что-то подобное случилось и с твоей матерью…
Господи, он совсем забыл, что они говорили о Марлен Хармер.
– Что-то, что отбило у нее желание замахиваться высоко.
Или надеяться? Или ждать большего от людей?
Или, может быть, чувствовать?
Он спросил первое, что пришло ему в голову. Что всегда втайне хотел знать.
– Так вот почему ты выбрала Блейка в ту ночь? Потому что какие-то придурки в школе втоптали в грязь твое честолюбие?
Во взгляде ее появилась нерешительность, и Оливер смотрел на нее, пытаясь определить, сколько правды он мог рассказать ей. Когда же Одри заговорила, ее слова были болезненно простыми, а глаза она отвела в сторону.
– Блейк был в пределах досягаемости.
Оливер снова откинулся на своем диванчике, полностью потеряв дар речи, смутно понимая, что Одри только что сказала в свое оправдание. Ему всегда было интересно, чем Блейк так привлек ее к себе в тот день, но такие мысли были высокомерными и злыми, учитывая, что Блейк считался его лучшим другом. Поэтому Оливер давно подавил их, похоронил все эти вопросы на большой глубине.
А теперь у него был ответ.
Одри выбрала Блейка не потому, что считала его лучше…
Он был просто доступнее.
– Меня убивает мысль, что моя мать точно так же сомневалась в себе, а мой отец только усиливал ее неуверенность…
Она поняла, что, сказав "моя мать", он в действительности имел в виду Одри? А вместо отца – себя? Только представить себе, что эта необыкновенная женщина сидела в том баре много лет назад, улыбалась, болтала, пила свой коктейль, а все это время внутри ее шла ожесточенная борьба, закончившаяся тем, что она решила, что не достойна…
Она! Лучшая из женщин.
Это убивало его.
– Ты знаешь ее лучше, – пробормотала Одри. – Это просто моя гипотеза, почему она могла допустить все это. У каждого своя история и свои мотивы.
Почему она сейчас пошла на попятную, было ему понятно. Она раскрылась, обнажила душу и сейчас поспешно отступала на безопасное расстояние. Ну уж нет, он не позволит ей сделать это. Не сейчас, когда он наконец добился некоторых успехов и начал по-настоящему узнавать ее.
Оливер потянулся вперед и взял Одри за руку:
– Если бы я только мог убедить ее в том, что она удивительная женщина.
Она сглотнула дважды, прежде чем ответить.
– Просто скажи ей это.
– Ты думаешь, она мне поверит? – Он провел большим пальцем по ее ладони, повторяя ее форму. – Или она будет искать скрытый смысл?
Одри не могла скрыть легкую тревогу, отразившуюся у нее на лице.
– Если ты будешь повторять это достаточно часто, то в конце концов ей придется поверить.
Так просто? Может ли простое многократное повторение нейтрализовать многолетние уроки – опыт?
Он медленно и бесшумно выпустил воздух:
– Я бы заметил тебя, Одри. Даю тебе слово.
Потому что она была особенной, а не потому что он был таким.
Она откинула голову на спинку дивана:
– Мне бы не помешал чемпион по борьбе.
Он не был рыцарем, но абсолютно точно защитил бы ее от тех, кто причинил ей такую боль. Кто пытался сломать ее.
Он сразился бы за нее с половиной школы.
– А мне бы не помешала твоя внутренняя сила. И твоя зрелость.
Она улыбнулась, осторожно вытащила свою ладонь из его руки:
– В самом деле? Ты был неуправляемым подростком?
Ах. Назад на безопасное расстояние. Любая тема, кроме нее самой.
Но на этот раз он отпустил ее, воодушевленный тем, что подобрал ключ к ее душе. Потому что замечательное свойство ключей в том, что ими можно пользоваться по мере необходимости. А в перерывах хранить в надежном месте.
Этот ключик он спрятал глубоко у себя в сердце и дал Одри передышку, которая была ей необходима.
– О да, у меня полно историй.
– Расскажи-ка. – Она удобно устроилась на диванчике и, казалось, совсем забыла, что полчаса назад собиралась уходить. – У нас еще пять блюд впереди.
Да. У него было пять блюд и оставшаяся часть дня, чтобы помешать Одри Дивейни исчезнуть из его жизни навсегда.
Глава 7
Гранат, красный апельсин и кампари
Как могло случиться, что за несколько минут она рассказала о себе Оливеру больше, чем своему мужу за весь брак? Блейка интересовало только настоящее, он жил сегодняшним днем или планировал будущее. Он не тратил время на то, чтобы оглянуться назад, и не проявлял особого интереса к ее прошлому, если это не имело никакого значения для настоящего. Они много говорили и обменялись идеями и грандиозными планами – от одних приходили в восторг, в других разочаровывались, – но это никогда не касалось ее личности, даже отдаленно.
И, разумеется, она никогда не рассказывала ему о тех нескольких ужасных месяцах в школе. Он бы не понял.
Вот кто действительно не должен был понять этого никогда, так это мужчина, сидящий сейчас напротив нее. Оливер со своим обеспеченным прошлым, элитным образованием и высоким социальным статусом. Оливер и олицетворял тех парней из ее прошлого. Он бы встречался с теми девушками, которые приперли ее к стене в школьном туалете. Он, вероятно, так и поступал!
Он вообще не мог сопереживать.
Тем не менее он сопереживал. Искренне.