– Объяснить что? – сказал он, приводя ее в бешенство своим спокойствием. Как будто ничего не произошло.
– Почему след Тесторе ведет к тебе? Почему инструмент, за которым я охотилась два года, неожиданно появляется в камере хранения на железнодорожной станции Хунцяо?
Он шагнул к ней:
– Это самый крупный железнодорожный вокзал в Азии. Я предполагаю, что это не единственная тайна, которую он скрывает.
Она сложила обе руки на груди:
– Шанхай, Оливер.
– Совпадение.
– Что ты сделал? – Каждое слово как пуля.
Он отвлеченно изучал стрекоз несколько моментов, и когда взглянул на Одри, его глаза смотрели уже вызывающе.
– Я сделал несколько телефонных звонков. Попросил о нескольких одолжениях, которые мне причитались. – Он пожал плечами.
Она прищурилась и посмотрела на него:
– Как получилось, что именно тот, кто знал, где находится Тесторе, был в долгу у тебя?
Он смерил ее взглядом, словно пытаясь определить, насколько небрежный тон он может сейчас выбрать.
– Слушай… Я попросил об ответной услуге своего коллегу, тот попросил о том же кого-то еще, и – эффект домино – был пройден весь путь до человека, который знал нужных людей, у кого можно было все узнать.
– А что потом?
– Потом я купил ее.
– Инструмент за миллион долларов?
– Ты что, можешь установить цену для ребенка – жертвы торговли?
Ха-ха.
– Ты понимаешь, что ты сейчас соучастник преступления?
В глазах Оливера появилась неуверенность впервые с того момента, как он вошел в дверь, и он нахмурился:
– Я надеялся, что заработаю бонусные баллы за ее возвращение.
Но она еще не была готова к этому.
– Ты увековечил проблему, вознаградив гангстерский синдикат за их преступление. Теперь они пойдут на улицу и украдут другую скрипку.
– Это действительно тебя беспокоит, Одри? Разве не важнее вернуть эту скрипку обратно в надежные руки, чем арестовать какого-то преступника средней руки с долгом за наркотики?
Действительно, какая разница, как именно Тесторе была возвращена, какие одолжения и обещания сделаны? Гораздо важнее было, что ее законная владелица разрыдалась, когда скрипка вернулась к ней, вызвав слезы даже у Одри – слезы, которые, ей казалось, она давно уже все выплакала.
Оливер попытался. И только это имело значение.
– Что меня беспокоит, так это почему ты это сделал. – И под словом "беспокоит" она имела в виду "вызывает боль у меня в груди".
– Потому что я мог. – Он пожал плечами. – У меня есть связи, к которым у тебя никогда не будет доступа.
– Миллион долларов, Оливер. – Плюс какая-то мелочь. – Это слишком, даже для тебя.
– Нет, если это помогло тебе.
Одри заморгала, пытаясь понять – или поверить – в сказанное им.
– Я поражена, что тебе вообще сопутствует какая-то фортуна, если ты принимаешь такие решения, основываясь на эмоциях.
– Обычно я этого не делаю. Только с тобой.
– Ты думаешь, я бы не догадалась? – Что этот анонимный ключ в рождественской посылке, который привел ее к железнодорожной станции в Шанхае, не был достаточной подсказкой?
– Я знал, что ты поймешь.
– Так ты думал, что я буду фонтанировать благодарностью?
– Напротив. Я надеялся, что это взбесит тебя настолько, что ты сядешь в самолет.
Опять манипуляции. Она покачала головой:
– Ну вот я здесь. Надеюсь, ты не хочешь получить свой миллион долларов обратно.
– Забудь про деньги, Одри. Я продал одну из девяти квартир своей компании, чтобы получить наличные. – Мир, в котором он жил.
– Что, если бы я только взяла скрипку и сбежала?
Он нахмурился:
– Тогда я был бы в затруднительном положении.
– Это была ошибка.
– Одри, – его голос окликнул ее, когда она уже успела сделать два шага, – подожди.
Она проигнорировала его команду.
– Спасибо за то, что сделал за меня мою работу. Я замолвлю властям за тебя доброе словечко.
– Ты уходишь?
– Да. Мне вообще не стоило сюда приходить.
Он шагнул перед ней:
– Почему тогда ты прилетела?
Потому что она медленно умирала, зная, что никогда не увидит его снова? Потому что первые шесть месяцев она продержалась на гордости и адреналине, но теперь у нее не осталось ничего, кроме горя. Потому что она испытывала зависимость от него.
– Понятия не имею, – пискнула она. – Позволь мне исправить это прямо сейчас.
Он снова преградил ей путь:
– Одри, подожди, пожалуйста, просто выслушай меня.
– Разве мы не достаточно сказали друг другу в аэропорту? – Она вздохнула.
– Ты сказала довольно много, а я по большей части молчал.
Серьезно? Он заставил ее вернуться, чтобы сказать последнее слово?
– Десять минут, Одри. Только это.
Было невозможно находиться так близко к тем бездонным карим глазам и не дать ему то, чего он просил. Десять минут ее времени. В обмен на скрипку в миллион долларов.
Она скрестила руки на груди и уперлась ногами в ковер:
– Прекрасно. Время пошло.
– Не здесь, – сказал он, положив руку ей на спину и подталкивая к двери.
Она остановилась и высвободилась из его горячей ладони.
– Нет. Не наверх. – С этим было связано слишком много воспоминаний. Хотя здесь внизу тоже было что вспомнить.
Но, по крайней мере, здесь были люди. Свидетели.
"Чего ты боишься?" Когда-то бросил он ей вызов. "Меня или себя?"
Он просто смотрел на нее умоляющим взглядом.
– О, ради бога, хорошо! – Она развернулась перед ним и направилась обратно в лобби с лифтами, а затем вверх по винтовой лестнице. Плюшевый ковер смягчал звук его шагов, но она чувствовала близость Оливера, его взгляд сзади.
– Ты похудела, – заявил он.
Она замерла. Повернулась. Взглянула.
Да, она чертовски похудела, теперь ее "атлетическое тело" намного больше подходило для дефиле по подиуму, чем бы ей хотелось. Его руки сразу взлетели по обе стороны от него.
– Да, прости… не останавливайся. Десять минут.
Наверху он прошел вперед и провел карточкой-ключом через сканер, и большие двери распахнулись точно так же, как в прошлом году. Она последовала за ним в роскошный пентхаус… и остановилась, сделав всего пару шагов, борясь с самой собой.
Перед окном, там, где он впервые прикоснулся к ней дрожащими руками столько длинных одиноких ночей назад, новый предмет мебели занимал свое почетное место с видом на бухту.
Мягкое кресло для курения.
Их кресло.
Она онемела от этого зрелища – в эмоциональном и в буквальном смысле.
– Почему оно здесь? – прошептала она.
Он, казалось, удивился, проследив за направлением ее взгляда.
– Я перенес его сюда. Мне нравится сидеть в нем, смотреть в окно. Думать.
– О чем?
– О многом. – Он вздохнул. – В основном о нас.
Она повернулась и взглянула на него широко раскрытыми глазами.
– "Нас" не существует.
Его плечи опустились.
– "Мы" были. Одну удивительную ночь. Я думаю об этом, и скучаю по той ночи.
Она напряглась, готовая услышать "но".
Он подошел ближе:
– Я сижу в этом кресле и думаю о тебе, и я скучаю по тебе.
– Осторожно, – выдохнула она почти беззвучно. – Я могу неправильно истолковать это.
Он взял ее за руку и повел к роскошному дивану, располагавшемуся на небольшом подиуме в гостинной зоне. Диван, на котором они впервые так яростно и страстно занимались любовью. Она вытащила свои пальцы из его ладони и подошла к креслу, оперлась руками на его богато расшитую спинку, словно это могло придать ей сил, используя его в качестве костыля.
Именно такими были ее воспоминания о нем в прошлом году.
– Я хочу, чтобы ты кое-что знала, – сказал он. – Вообще-то много чего.
Она выпрямилась, прислушиваясь, но не обернулась. Гонконгский горизонт успокаивал ее. Если говорить о вещах, которых ей не хватало…
– Я желал тебя спустя где-то десять минут после того, как ты вошла в тот бар много лет назад. В последующие годы я был готов отдать что угодно, чтобы хотя бы раз проснуться с тобой вместе, а не смотреть на часы, боясь приближения полночи, когда ты сбежишь вниз по лестнице до следующего Рождества.
Ее дыхание оборвалось, как будто ей ударили в грудь кулаком, пока она не вспомнила, что их желания не совсем совпадали.
– Я был очарован с первой секунды, когда ты направила на меня свой выразительный взгляд и острый ум. Ты была вызовом, потому что казалась настолько незаинтересованной во мне и настолько заинтересованной в Блейке, а такого со мной просто не случалось. И я сидел там, пытаясь выдержать моменты, когда Блейк дотрагивался до тебя…
– Это смущало тебя.
– Не смущало, Одри. Причиняло боль. Я не мог смотреть, как он прикасается к тебе. Я ненавидел, что ты предпочитала его компанию и его руки моим. И именно тогда я понял, что дело не только в самолюбии, что все гораздо серьезнее. Что я не просто хотел тебя. Я испытывал к тебе настоящие чувства.
Ее пальцы вонзились в парчовую спинку кресла, и она прошептала:
– Почему ты послал мне ключ, Оливер?
– Потому что ты была права и потому что я хотел сказать тебе это лично, и я решил, что это привлечет твое внимание.
– Права в чем?