- Ну так, - Булатов присел, взял Женьку за запястье, посмотрел в глаза. - Если будете вести себя хорошо, попробуем.
- Я даю… честное слово. Верите, да?
- Да. Теперь слушайте. Я вас оставляю здесь. У телефона. Буду звонить. Вы мне будете докладывать свое состояние. Понятно? Без вранья, объективно. Да? - "Заразился словечком", - подумал он, набрасывая на бумажке номер служебного телефона. - Если почувствуете ухудшение или изменения какие-то, ну, скажем, жар, озноб, немедленно звоните вот по этому телефону мне. Хорошо?
- Хорошо.
Булатов посмотрел на часы, время поджимало: он не любил опаздывать. Подал Женьке подушку, чистую наволочку, пушистый плед. Телефон поставил на стул рядом с диваном.
- Я могу что-нибудь взять почитать? - Женька показала глазами на полки с книгами.
- Читайте, что понравится, но вставать осторожно. Обещаете?
- Обещаю, - Женька впервые улыбнулась, и Булатов отметил, что у нее красивые крупные зубы и заразительные добрые огоньки в глазах.
"Филантроп несчастный, - сказал он себе, садясь в машину. - Мало что на дежурство опоздаешь, так еще и приключений на свою голову накличешь. А случись что-нибудь?.." Он стремительно пересек Каменный остров и повернул на Песочную набережную.
Он позвонил ей сразу, как только вошел в ординаторскую. Хотя Женька и не могла похвастать отличным самочувствием, но в голосе проскальзывали оптимистичные ноты. Ей лучше, она читает рассказы Джека Лондона, хотя следовало бы читать совсем другое, она чувствует себя виноватой перед Олегом Викентьевичем и бесконечно благодарна за его бескорыстную доброту.
После обхода больных Булатов опять позвонил.
- Ну и как наши дела?
- Спасибо, Олег Викентьевич. Боль утихает. Мне стыдно признаться, но я очень хочу есть.
- Придется, милая моя, потерпеть. Пока есть нельзя.
- Да уж куда денешься…
По голосу Булатов угадывал, что Женька улыбается. Значит, ей стало лучше. И улыбнулся сам.
- И что вы интересного вычитали у товарища Джека Лондона?
- Товарищ Джек Лондон большой жизнелюб. Он пишет о суровых краях Севера. Мне это очень знакомо. Представьте север Якутии, Индигирку. Так вот неподалеку от того места, где она впадает в Северный Ледовитый океан, есть поселок Устье. А неподалеку от того поселка - метеостанция. Там живут и работают мои родители, там и я живу. С самого рождения. В неэлектрофицированной тундре. Так что некоторые мои дикие поступки можете объяснить условиями воспитания и недостатком витаминов.
Во время следующего телефонного диалога Булатов неожиданно для себя шутливо отозвался о своей холостяцкой жизни, потом коротко порассуждал о сложностях взаимоотношений современных мужчин с современными женщинами, о трудностях поиска компромиссов, об угасании коммуникабельности и расцвете эмансипации. Выслушав его, она заразительно рассмеялась и убежденно сказала:
- Ларчик, Олег Викентьевич, открывается просто: вы не любили еще по-настоящему.
- Браво. Диагноз с первого взгляда, - насмешливо сказал Булатов. - Большой опыт?
- Я понимаю, что в моих устах это звучит смешно, - Женька говорила серьезно. - Но ехидничать не советую. У вас все впереди. И если станете жертвой неудачной любви, зовите на помощь. Я знаю все якутские наговоры.
- Ну да?.. Действуют?
- Еще как!
"Молодец девчушка! - думал Булатов. - Позабавила. Не зря потерял с нею время. А как держится, как размышляет… Откуда у нее это?"
- Мои родители, - рассказывала Женька во время очередного разговора с Булатовым, - очень влюбленные люди. От них и мне что-то перепало.
- Влюбленные? - не понял Булатов.
- Да. В работу, в книги, в жизнь, друг в друга. Они собрали отличную библиотеку.
- Друг в друга? По сколько же им лет?
- Маме за пятьдесят. Отец на десять лет старше. Но они влюблены, как Ромео и Джульетта. Правда. И чем старше становятся, тем больше это заметно.
- Это не шутка?
- Что вы? Без всяких шуток! Вы бы видели, как они умеют нежно смотреть друг на друга, как предупредительны. Нет, с родителями мне повезло. Только отцу уже трудно работать. Мне предстоит заменить его. Аппаратура на станции все сложнее, без высшего образования не одолеть, вот я и решила…
- После экзамена согласны на операцию?
- Хотите убедиться в правильности диагноза? - улыбнулась Женька. - "Вскрытие покажет". Так у вас говорят?
Телефонные беседы с Женькой скрашивали однообразие ночного дежурства. Набрав в очередной раз номер и не услышав сразу ее ответа, он не на шутку заволновался. Вдруг ей плохо, вдруг потеряла сознание. Слушая длинные гудки, Булатов стал лихорадочно прикидывать, сколько времени у него займет поездка по ночному Ленинграду домой и обратно, кому из медсестер поручить свои обязанности, как объяснить причину отлучки, что сказать…
- Да, да, я слушаю, - оборвал его размышления сонный голос. - Ой, простите, Олег Викентьевич, мне стало так хорошо, так я замертво провалилась в сон. Как ненормальная: отлично слышу звонки, а проснуться не могу. Еле уговорила себя открыть глаза…
Домой Булатов вернулся в начале восьмого. Утренний дождь оросил зеленую волну парковой зоны, и вдохновленные чистой свежестью рассвета, звонко заливались птицы. Тронутый солнечными лучами асфальт неторопливо дымился. Такими мажорными рассветами Ленинград не часто баловал горожан, и Булатов подумал, что сегодня хоть он ночь и не спал, можно было бы уехать на Карельский перешеек. И прихватить с собою Женьку.
Если бы, конечно, не сдавать ей экзамен.
На всякий случай он не стал загонять машину в гараж и поставил ее у подъезда. Дверь в квартиру открыл ключом и тихо, на цыпочках, вошел в прихожую. Чтобы не разбудить, если спит. Наступая поочередно носком на задники туфель, не расшнуровывая, осторожно снял их, и так же осторожно вошел в комнату. Женька спала, заложив за голову ладони. От вчерашней настороженности, от болезненной бледности лица не осталось и следа. На щеках горел мягкий румянец.
И волосы у нее были совсем не рыжие, как показалось Булатову в сквере, а скорее золотистые. А губы просто красивые. Особенно, когда растягиваются в застенчивой улыбке.
Булатов присел возле дивана на корточки и положил Женьке на лоб свою ладонь. Сон, конечно, лучшее лекарство, но у нее экзамен. Жара как не бывало.
- Женя, - позвал Булатов осторожно. Но Женька только шевельнула губами. - Женька, - сказал он громче и с напускной строгостью, - пора на экзамен. Слышишь?
- Ну что за люди, - сонно упрекнула Женька, - человек ночь не спал, где у вас сердце?
Но открыв глаза, сразу встряхнулась. Попросила Булатова отвернуться, а еще лучше - выйти, засуетилась, ища расческу, и одновременно плотнее куталась в плед.
Ее вельветовые брюки висели на спинке стула, который стоял у книжной полки, метрах в трех от дивана.
Булатов хмыкнул и вышел на кухню, плотно притворив за собою дверь. Поставил на плиту чайник, приготовил бутерброды с сыром, открыл банку с растворимым кофе. За долгие годы холостяцкой жизни он наловчился делать всякие завтраки-ужины с ловкостью фокусника. Когда Женька, умывшись и причесавшись, просунула голову в щель кухонной двери, она не смогла удержаться от восторженного удивления.
- А мне уже можно?
- Можно, садитесь.
- Вы не чувствуете угрызения совести, - спросила Женька, уплетая бутерброд, - что хотели раньше времени зарезать меня?
- Чувствую, - в тон ей сказал Булатов. - Врачу-профессионалу с таким, как у меня, опытом, должно быть очень стыдно, что он пошел на поводу у девчонки. Гипноз? Или якутские наговоры?
Женька застенчиво улыбнулась, отводя глаза.
- Продолжаете настаивать на операции? - спросила она.
- Чего уж теперь…
- Ну не печальтесь. Я не подведу вас.
- Когда экзамен?
- В десять.
- Я подвезу?
- Ни в коем случае. И так я перед вами вечная должница.
Она бросала на Булатова изучающие взгляды и мягко улыбалась каким-то своим мыслям. Заглянувший в кухню солнечный луч запутался в ее волосах, высветил детский пушок на затылке, бугорки позвонков. И Булатов уже твердо и однозначно объяснил подступившую нежность к этому существу - она все-таки ребенок.
Он проводил ее к лифту. Войдя в кабину, Женя осмотрелась, потом порывисто шагнула к Булатову, так же порывисто обхватила его шею и на миг прижалась гладкой щекой к его колючей небритой щеке. Булатов успел только догадаться, что на его губах тает вкус ее теплых губ, но дверь лифта уже закрылась, и кабина с мягким гулом поползла вниз.
"Вот тебе и ребенок…"
На лестничной площадке остался легкий запах ее волос.
"Не очень-то гордитесь, Олег Викентьевич, - придя в себя, подумал Булатов. - Это мог быть вполне уместный в данной ситуации порыв благодарности".
Отоспавшись, Булатов вторую половину дня провел в клинике. Работал со слушателями, готовил диапозитивы для очередной лекции, сортировал какие-то бумаги, консультировал больных. И странно, ни на минуту не забывал, что должна позвонить Женька. Она не обещала, но он знал - позвонит.
Ждал он звонка и дома. До глубокой ночи читал Джека Лондона, поставив рядом с диваном телефон. Плохо спал. Утром набрал справочный номер "Скорой помощи" и спросил, не поступала ли к ним Авдеева Евгения с острым аппендицитом? Нет, через "Скорую" такая не проходила.
"Что же это я с ума схожу? - попытался успокоить себя Булатов. - Проявил внимание, помог, получил благодарный поцелуй. И все. Тема закрыта. Чего еще тебе надобно, старче?"