Откровенно говоря, Казик не очень-то поверил Агею Михайловичу. Он знал, что вычислительная машина не какой-нибудь там ящичек, его в руки не возьмешь и на плечи не вскинешь. Просторный зал, как рассказывал папа, занимает она. А тут выходит, если верить учителю, вычислительные машины существовали давным-давно. Почему же папа не раз повторял, что это дело новое и очень сложное. Ведь он инженер. Учился после школы еще целых пять лет! А потом ездил на практику в Ленинград. Папа знает что к чему.
Но и Агей Михайлович не бросает слов на ветер. Казик не помнит такого случая. Кто же из них прав?
А тут еще это странное и непонятное объявление на дверях пионерской комнаты:
Внимание! Внимание!
Эврика!
Эврика!!
Эврика!!!
И больше ни слова. Кто его написал и что такое "Эврика!" - в классе никто не знал. Спросили у вожатой, но Алиса Николаевна только загадочно пожала плечами. Сказала: "Думайте".
Мысли обо всем этом не давали Казику покоя ни в школе, ни после занятий.
Через двери, что ведут на кухню, видно, как мама усердствует над корытом. Стирает белье, окутанная густым облаком пара. Ловко перебирает простыни, сорочки, старательно трет их о стиральную доску. Изредка поправит спадающую на глаза прядку волос, немного передохнет и снова за работу.
Казик, молчаливый и сосредоточенный, сидит, поджав под себя ноги, на диване и тихонько шелестит страничками книги. Внимательно разглядывает рисунки: нет ли на одном из них вычислительной машины, о которой говорил Агей Михайлович? Пока ничего похожего не встречается.
Казик переворачивает страницу за страницей, не забывая при этом поглядывать на пузатый будильник на коротеньких ножках, что стоит на верхней полке этажерки. Казик надеется, что мать, занятая стиркой, забудет о нем. Только напрасно. Звякнуло на кухне пустое ведро, и тут же послышался усталый голос матери:
- Казик!.. Слышишь, сынок?
- Что, мама?
- Ужинай без меня, не управлюсь я.
- Подожду немного, - неуверенно возразил Казик.
- Что ты еще там надумал?
- Может, папа скоро придет.
- Говорю, ужинай! Отец поздно вернется. Ты уже будешь спать как пшеницу продавши.
"Почему пшеницу, а не что-нибудь другое, и почему продавши, а не, скажем, купивши?" - думает Казик и, как утопленник за соломинку, хватается за эти слова:
- Скажи, мама, а почему так говорят - "пшеницу продавши"?
Книгу Казик не откладывает в сторону, держит в руках открытой. Ему совсем не хочется спать.
- Долго ты еще будешь сидеть над книжкой? - заглядывает в комнату мама.
- Да я только картинки разглядываю.
- Снова начинаешь свое?
- Ничего я не начинаю. А ты скажи, почему так говорят: "Спит как пшеницу продавши"? - не отстает Казик.
- Много будешь знать - борода вырастет.
- Как у нашего Агея Михайловича? - живо подхватывает Казик, сразу представив себе седоватую бородку учителя математики.
Какое-то время мать смотрит на сына молча, с едва заметной улыбкой на губах. Потом, разогнувшись, резко стряхивает с рук мыльную пену и вздыхает:
- Совсем заморочил мне голову. И в кого ты такой настырный?
Это Казик пропускает мимо ушей: все знают, в особенности мама, что он вылитый отец. Казик хочет затянуть разговор и вслух рассуждает:
- Борода у Агея Михайловича - ты же сама видела - седая.
- Вот сейчас ты у меня получишь! Будет тебе и борода, и пшеница в придачу! - сердится мама. - Разве можно так говорить про учителя? Сейчас же марш за водой, и чтобы я ничего подобного больше не слышала. Понял?
Казик не перечит, потому что хорошо знает: вся его дипломатия ему же боком и вылезет. Никакие уловки не помогут. Он быстро подхватывает пустые ведра, стоящие возле корыта, и пулей выскакивает за двери.
- Только смотри мне там, не задерживайся! - крикнула вдогонку мама.
На крыльце Казик приостановился.