Когда та вышла на пять минут, он тут же придвинулся к Николаю, поскольку громкая музыка мешала разговаривать.
– Коля, я тебя не понимаю. Такая женщина, и судя по всему, неровно к тебе дышит, а ты как дуб-отшельник дистанцию держишь.
– У нее, между прочим, муж и двое маленьких детей.
– Ого, брат, ты, как я понимаю, серьезно на нее запал. Ну, что ж, благородство, самопожертвование и все такое прочее, понимаю и уважаю, но ей богу жаль, тем более, что в той жизни она, похоже, не слишком счастлива.
После ресторана приятель быстро покинул их, сославшись на необходимость зайти куда-то, а Николай и Нина пошли вниз по Тверской. Начался мелкий сентябрьский дождик, Николай открыл зонт, и Нина, взяв его под руку, тесно прижалась к нему. Мысли у Николая путались, и он молчал, боясь разрушить эту нечаянно установившуюся между ними близость. Они свернули в какой-то переулок. Здесь, в стороне от живущей бурной ночной жизнью Тверской, было тихо и безлюдно. Нина вдруг остановилась, повернулась к Николаю, положила ему руки на плечи и приникла к нему. Он, машинально прикрывая обоих зонтиком от дождя, обнял ее свободной рукой и почувствовал, как мелко трясется ее спина под ладонью. Плачет, понял он.
– Ты что, Нина, что случилось? – тихо спросил он.
– Я так больше не могу, – всхлипывая, прошептала она, и всхлипы лавиной переросли в бурные рыдания, сотрясавшие все ее тело. Буря эта пронеслась и улеглась быстро, они пошли дальше, и Нина, по-прежнему всхлипывая, заговорила. Говорила она торопливо, временами бессвязно, перескакивая с одного на другое, как будто боялась, что этот момент больше не повторится, и надо успеть сейчас выложить все, что тяжелым грузом лежало на душе.
История ее оказалась проста и стара как мир, но легче от этого не было. Мать отказалась от нее после родов, выросла она в Новосибирске в детдоме. Окончив школу с медалью, поступила на мехмат местного университета. По распределению попала на Байконур. Как же – космос, романтика! На поверку романтика обернулась пыльным, продуваемым всеми ветрами панельным городком, который назывался просто и незамысловато – Ленинск. Вокруг на сотни километров простиралась голая степь со скудной пожухлой от палящего солнца растительностью. Лишь на несколько недель в году по весне степь становилась маняще красивой, когда она представляла собой море цветов. Тогда хотелось брести по ней куда-то за горизонт или повалиться в эти цветы, раскинув руки. Но вот этого-то как раз делать и не рекомендовалось. Именно в это время наступал брачный период у змей, и это были не какие-то жалкие российские гадюки размером с пасхальную вербную веточку, а кобра и гюрза толщиной в человеческую руку, укус которых, особенно весной, почти гарантировал смерть. Увидев однажды такую метрах в пяти от себя, Нина зареклась гулять по степи.
О романтике напоминали только запуски ракет на космодроме. Тогда из степи накатывал далекий, постепенно замирающий рокот, от которого дрожали стекла в окнах. Небо, особенно, если это происходило ночью, озарялось ярким дрожащим светом, и очередное «изделие» устремлялось покорять Вселенную. Однако и этот кусочек романтики преподнес однажды неприятный сюрприз, когда ракета взорвалась, едва оторвавшись от стартового стола. В связи с неудачным направлением ветра, который гнал огромное ядовитое облако к городу, объявили тревогу. К счастью все обошлось, а вдобавок неправильный ветер этот принес в Ленинск бравого подполковника космических войск, помощника одного из генералов, присланных заменить кое-кого из проштрафившегося руководства космодрома. Подполковник Романов был молод, умен, спортивен и недавно разведен.