Я всегда думал, что электрический стул должен быть таким солидным, монументальным, из красного дерева… да, из красного дерева, с медной фурнитурой… вроде как гроб или судейская скамья.
Пёс раздражённо щёлкнул пастью.
– А вот и нет. Во всяком случае, в Парчменской тюрьме. Уж поверь мне на слово. Он ярко-жёлтый. Такая дешёвая жёлтая эмаль, в несколько слоёв. И ещё и блестит.
– Кошмар какой.
– Точно. – Пёс резко сменил тему: – Ты Дока ждёшь, что ли?
Джим покачал головой:
– Нет, просто жду. Хотя, наверное, даже не жду. Просто сижу.
– Док в притоне. Ну, для курильщиков опиума. Обычно он не выходит, пока веселье не раздухарится по полной.
Джим встрепенулся:
– В притоне? Для курильщиков опиума?
Пёс обнажил клыки. Джим решил, что это эквивалент дружелюбной улыбки, а не злобный оскал. Пёс указал носом на дальний конец улицы:
– Ага. Вон там. Сразу за прачечной. Рядом с домом, где был бордель.
Джим подался вперёд, оторвав спину от перил. Всю жизнь он мечтал побывать в настоящем, старинном опиумном притоне. У него была такая возможность в Париже, и он туда собирался, но смерть нарушила планы.
– Нет, правда? Опиумный притон? Настоящий китайский опиумный притон, где всё как положено: койки, веера и парни с косичками курят трубки?
Пёс кивнул:
– Полный набор плюс печеньица с предсказаниями судьбы и Джон Колтрейн и Майлс Дэвис на стерео. А держит его один парень по имени Сунь Ят-Сен [13] ).
– Что, правда?
Пёс пристально поглядел на Джима:
– Может, сначала предложишь мне выпить, а потом будешь дальше расспрашивать?
Джим растерянно поглядел на бутылку в своей руке:
– Прости, пожалуйста. Я не знал, что собаки пьют.
– Лично я – пью.
Джим нахмурился:
– Никогда раньше не угощал виски собаку. Как это делается вообще?
– Это просто. Берёшь бутылку, суёшь мне в рот и льёшь. Только лей потихонечку, а то я захлебнусь.
Поить пса виски «из горла» оказалось не так уж и просто. Тут надо было приноровиться. А то получалась напрасная трата продукта – больше прольёшь, чем вольёшь. Наверное, половина виски вылилась из собачьей пасти, и ладно бы только на землю, а то ещё – Джиму на штаны. Впрочем, само по себе его это не напрягало. На эти штаны столько выпивки вылито – не счесть. Его напрягало другое: не хотелось, чтобы подумали, будто он так напился, что уже и бутылку ко рту поднести не может, всё на себя выливает. Хотя это даже не он выливал, а пёс. Когда же Джим наконец вынул бутылку у пса из пасти и кое-как стёр со штанов виски и собачью слюну, то обнаружил, что виски в бутылке существенно поубавилось. Пёс встряхнулся, и слюна вновь полетела Джиму на штаны. Потом он слегка пошатнулся и довольно зарычал:
– Чёрт, вот чего мне не хватало.
Джим раньше не видел, чтобы собаку шатало от непомерного потребления алкоголя. И тут в конце улицы показался одинокий всадник, который медленно ехал в их сторону: некая измождённая фигура в истрёпанной форме Гражданской войны, и конь у него был под стать – измождённый и бледный. Джиму хватило одного беглого взгляда на всадника и его коня, дабы понять, что ему очень не хочется задумываться, кто они такие и зачем здесь. Он повернулся к псу и указал в сторону опиумного пригона:
– А что надо делать, чтобы туда попасть? Ну, в притон.
Теперь у пса заметно заплетался язык.
– Ну, войти в переднюю дверь – этого точно ещё недостаточно.
– Нужно, чтобы меня представили Сунь Яту?
– Всё не так просто.
– Вот как?
– Тут всё зависит от Дока. От его прихотей и капризов. И уж поверь мне на слово, капризов и прихотей у него хватает.
Джим вздохнул:
– Мне бы очень хотелось туда попасть. Полежать, покурить, помечтать, унестись в дальние дали.
Пёс ухмыльнулся:
– Я слышал, что Док в своих опиумных мечтах уносится обратно на Землю.