– Что делается на улице, любезный Полифем! Вы, как страж порядка, должны за этим следить… Все спешат, сталкиваются, разбегаются. Какой-то молодой человек подскочил ко мне, попросил разменять двугривенный. Пока я отсчитывал, его и след простыл. Так и убежал с одним моим пятаком в кулаке… Я вам точно говорю – люди посходили с ума. Такое впечатление, что все требуют реванш, непонятно за что. Но реванш! – Гальперин зевнул. – И-иех-х… Пора уж и мне на пенсию, засиделся…
– Поработайте еще, – великодушно ответил Мустафаев. Он с трудом удержался, чтобы не напомнить о молве про ухаживание Гальперина за молодой аспиранткой из Уфы. И лишь добавил, кивая на бидоны, упрятанные под лестницу: – Маляры опять не явились. Известь уже высохла.
– Я, молодой человек, заместитель директора по научной работе. Я есть мозговой центр, а не завхоз Огурцов а. И требую к себе соответствующего почтения. А у меня… даже кот не желает откушать сосиску.
– Съел уже, – мирно ответил Мустафаев.
Дон Базилио сидел, как и прежде, на своем месте. Сосиска исчезла.
– Ах, хитрец, ах, лицемер, – рокотал Гальперин. – Среди людей живет, набрался опыта. – Гальперин двинулся к лестнице, тяжело переставляя ноги. Спина у него была беспомощная и усталая.
Будь сержант Мустафаев более проницателен, он наверняка бы заметил, что сегодня, как и последние несколько дней, Илья Борисович Гальперин далеко не тот Гальперин, которого знали сотрудники архива. Что •и лишь старательно играет роль говоруна и демократа, каким привыкли видеть в архиве заместителя по науке…
Гальперин остановился у ступеньки и обернулся к дежурному.
– Брусницын уже на работе? Король каталога?
Мустафаев взглянул на шкафчик. Ключ от четырнадцатой комнаты оставался на месте.
– Ключ на месте, – ответил дежурный. – Болеет, наверно, этот ваш Брусницын.
2
Анатолий Семенович Брусницын – сорокалетний мужчина, роста ниже среднего, с необычайно покатыми плечами, широким женоподобным лицом под нежно вьющейся каштановой шевелюрой – панически боялся плотно прикрытых дверей, особенно с тех пор, как он связал себя законным браком.
– Просто какая-то блажь! Или болезнь! – повторяла жена Зоя после очередного его приступа. – Тебе надо показаться психиатру.
– Или гипнотизеру, – с готовностью соглашался Брусницын, печально улыбаясь карими детскими глазами.
Зоя свела мужа к психоневрологу, Вениамину Кузину, бывшему своему однокашнику. Кузин ничего определенного не сказал, но отдохнуть порекомендовал, чтобы не сорваться. И устроил Анатолию Семеновичу шестидневный отдых.
– Прости, дружище, дольше продлевать бюллетень я не вправе. Только через ВТЭК, – развел руками доктор Кузин, когда они повстречались на вечеринке у Варгасовых.
– А мне и не надо, – виновато улыбнулся тихий Брусницын. – И так истомился от безделья.
Он не ожидал встретить врача у Варгасовых и смутился. Возможно, оттого, что лукавил. Именно сейчас ему не хотелось появляться на работе, включаться в смуту, затеянную этим «декабристом» из отдела хранения – Женькой Колесниковым. А отмолчаться не удастся. И дернуло его тогда дать совет Колесникову писать не только в управление, но и повыше…
Надо заметить, что боязнь плотно прикрытых дверей наблюдалась у Брусницына не постоянно, а в моменты каких-то особых атмосферных аномалий, например во время грозы или сильного ветра. И сейчас, подобно застенчивому алкоголику, что, скрываясь, жаждет опрокинуть заветную стопку, Брусницын украдкой поглядывал на белую дверь, что напрочь сливалась с прямоугольной рамой. И за которой зловещие силы с роковой неотвратимостью собирались над головой несчастного Анатолия Семеновича.
Побледневший, с пугливо опущенными плечами, он поднялся с кресла и шагнул к дверям.