Палашка первая услышала далекий кашель, заплакала: "Маманька наша идет". Мать вошла в избу, долго кашляла, устало опустилась на лавку, отдышалась.
- Детушки, - окликнула она, - где вы?
- Тут мы, маманя, тут!
- Светильник где? - Маланья стала искать по полкам. Нашла вздохнула: ни капли масла в нем нет.
- И так обойдемся, - сказал тихо Артамошка.
Подошла мать, дала по куску ржаного хлеба:
- Нате, пожуйте. Да спите. - Закашлялась, застонала: - Конец, детушки, подходит, суму надобно готовить! Нищие мы, - побираться пойдем, кусочки просить...
Материнские слезы да горькие стоны расстроили Артамошку. Сел он к оконцу. За оконцем черная ночь. Вспомнились ему слова дядьки Никанора: "Солнышко всех обогревает, а матушка деткам краше солнышка... Хворая она, мученица, Маланья-то, матушка твоя. Береги ее, Артамошка". Хорошо говорил дядька Никанор, а сам скрылся, все бросил, только заплечный мешок и взял. "Всюду, - говорит, - шумно стало, гам, зря суетятся людишки... Тихое место надо искать". Клеста подарил и ушел, как в воду канул.
- Что сидишь, сынок? Спи! - окликнула мать.
Утром Маланья ушла до свету на работу. Палашка еще спала, и Артамошка побежал на базарную площадь. Не доходя до площади, на задворках, за лавкой купца Войлошникова, натолкнулся на толпу людей. "Не иначе, как живой медведь", - засуетился он, но мужики так плотно сбились, что нельзя было пробраться поближе.
Артамошка остановился. Чей-то звонкий тенорок отчеканивал слово за словом, и Артамошка заметил, что люди ловят с жадностью его слова и никто не вмешивается, не перебивает рассказчика.
- Райская сторона, невиданной красоты, - сыпал тенорок, - горы скалистые в небо ушли, снежными шапками облаки в клочья рвут. А по склонам и долинам цветы и плоды медовые рассыпаны. Реки шумят, о берег волны бьются. Ни конному, ни пешему леса те звериные пройти не дано. Богатства земные в той стране преогромны: и злато, и серебро, и соболи, и лисицы, и нивы густые. Птицы небесной в лесах, рыбы в реках видимо-невидимо...
- Чья же та земля? - не утерпел кто-то в толпе.
- Божья, мил человек, божья... - отчеканил тенорок и добавил: - Люди не русского рода, с косами длинными и глазами узкими, на той земле обосновались и живут... Да-а!
- Гнать! - рявкнул бородатый мужик в рваной шубейке. - Гнать!
Тенорок не унимался:
- Река та превеликая Амуром прозывается, сплошь та река Амур народцами не русских кровей засижена, как мухами. И они нам, Руси сынам, угрожают.
Мужики зашумели:
- Боем идти!
- Войной!
Потерял терпение Артамошка: уж очень захотелось увидеть рассказчика. "Может, это человек диковинный", - подумал он и решил пойти на хитрость. Забрался на забор, что стоял недалеко, но ничего не было видно. Тогда он сложил ладони трубочкой и прокричал по-петушиному:
- Ку-ка-ре-ку!..
- Проклятая птица! - вытянул шею высокий мужик и посмотрел по сторонам.
- Худая примета, - согласился бородатый в желтой поддевке.
Все глядели, подняв головы, но петуха не обнаружили.
Мужики стали расходиться. Ничего интересного не оказалось. Артамошка даже сплюнул от злости.
- Зря мыкался, - сказал он. - Хоть бы что чудное али медведь живой, а то рыжий лопочет, и все уши развесили - слушают.
- Тать!* - загрохотало по площади.
_______________
* Т а т ь - вор.
Артамошка мигом бросился туда. Пестрая, шумная толпа заливала площадь. Бежали бабы в длинных цветных юбках, в расписных шалях и платках, бежали мужики в армяках, шубах, кафтанах, вертелись под ногами мальчишки, визжали собаки. Все галдели, торопились, толкались. На этот раз Артамошке посчастливилось: стоял он впереди всех. У лавки купцов братьев Парамоновых били перепуганного до смерти парня. Украл он в лавке крендель.