- Еда человеку силу дает, - сказал Чалык и печально добавил: Славный Саранчо мяса не видит, живот его всегда пустой... Эту утку ему дадим. - Он взял большого селезня и бросил в огонь.
Артамошка удивленно смотрел, как пламя пожирало добычу.
Заметив это, Чалык пояснил:
- Надо так, чтоб худо не было...
Артамошка сидел неподвижно и молчал, а Чалык ловко работал своим охотничьим ножом. Он быстро отрубил уткам головки, каждую головку бережно завернул в широкий листок лопуха и отнес в кусты. Он твердо помнил слова отца: "Голову добычи в лес прячь, из головы новая добыча вырастет". Чалык верил в эти слова и всегда строго выполнял охотничий обычай. Он разрезал задки уткам и выбросил потроха. Потом подошел к старой сосне, поковырял ногой около корней, взял в руки горсть золотистой глины:
- Это, однако, ладная будет...
Он сделал тут же небольшую ямку, в которой намесил глину. Вязкой глиной густо облепил всех уток. Артамошка удивленно моргал глазами. Когда все утки были облеплены глиной, Чалык закопал их в раскаленную золу костра, а сверху-набросал сухих веток и, поджав под себя ноги, сел у костра.
Яркое утреннее солнце светило над тайгой. Птицы чиликали и перекликались, деревья качали своими зелеными вершинами. Тайга проснулась от тяжелого сна и, сияющая, нарядная, цвела пестрым ковром. Чалык мерно раскачивался и пел тоненьким голосом.
Артамошка тихо спросил:
- Про кого такая песня?
Чалык удивился:
- Глаза мои видят - я пою; уши мои слышат - я пою; руки мои делают я пою. Все так поют!
Чалык пел:
Утреннее солнце греет,
Тело мое говорит: спасибо.
Огонь горит, еду вкусную готовя.
Отдам перья огню, кости выброшу,
Мясо уток в животе спрячу.
Чалык взял палочку, разрыл золу, постучал по глиняным уткам. Звук был глухой. Он подбросил в огонь дров.
Посмотрев на Артамошку, заговорил:
- Этот день тропу большую искать будем, следы оленя найдем. Следы оленя всегда к чуму ведут.
Артамошка спросил:
- Далеко это будет?
- Однако, далеко. Однако, близко.
Оба вздохнули. Артамошка не находил места: от запаха жареной утки кружилась голова.
Чалык вновь постучал палочкой по глиняным уткам. Звук был резкий, звонкий. Он разрыл золу и вытащил четыре темно-серых слитка. Обухом ножа он ловко расколол один слиток пополам. Разлился сладко-душистый запах жареного мяса. Перья утки прилипли и запеклись на глиняной корке, а розовое, чистое мясо утки зажарилось в собственном соку и дышало свежим ароматом самого тонкого кушанья. Чалык ткнул пальцем, облизал его:
- Хой! Шибко сладко!
Он подал другу горячий слиток.
Никогда в жизни Артамошка не ел такого вкусного мяса, хотя оно жарилось без соли. Он обгладывал каждую косточку, торопливо совал в рот нежные горячие куски.
В полдень друзья отправились в путь.
Было жарко и душно. Густой пар валил от земли, пахло прелью, сыростью, травами. Артамошка на ходу схватывал огненно-красные глазки костяники и глотал их. Чалык шел, впиваясь глазами в следы звериной тропы.
Вновь кончился день, упало за горы солнце. Опять на смену ему выплыла бледная луна, и снова друзья ночевали в маленьком чуме, поставленном ими у отвесной серой скалы.
Много дней ходили они по тайге, но на следы человека или оленя так и не наткнулись. Одежда Артамошки превращалась в лохмотья. Острые иглы боярышника, сухие сучья лиственниц, непроходимые заросли горного кустарника изодрали его одежду, в кровь исцарапали тело, и Чалык все чаще и чаще слышал, как стонал его друг от нестерпимой боли. Старые сапоги Артамошки разлетелись в клочья, и он с большим трудом пробирался по таежным тропам, каменистым россыпям, топким болотам. Наконец, обессиленный, с окровавленными ногами, он остановился, сел на сухую валежину, тихо всхлипнул:
- Сил нету. Окровянил ноги, не могу идти...