Потом…
Тут Атто изложил мне свой план: после обеда взять лестницу под наблюдение с двух точек – из моей комнаты на четвертом этаже и его – на третьем, протянуть между нашими окнами, расположенными одно над другим, веревку, и каждому привязать к своей ноге один из ее концов; тот, кто заметит что-то, должен будет с силой дернуть за веревку несколько раз, чтобы вызвать другого и вместе накрыть злоумышленника.
Пока он говорил, я раздумывал. Мысль о том, что подарок Бреноцци мог чего-то стоить, в конце концов убедила меня, что есть смысл помочь аббату Мелани. Никто никогда не делал мне хоть сколько-нибудь ценных подарков. Но ухо следует все же держать востро и не забывать, что узналось об аббате из разговора постояльцев.
Я заверил его, что последую его советам, как и обещал в предыдущую ночь, но не преминул намекнуть, что слышал, как трое постояльцев обсуждали суперинтенданта Фуке, о котором я до того слышал от него самого.
– А что именно они о нем говорили?
– Точно не скажу, я ведь был занят на кухне. Просто их разговор напомнил мне о том, что вы обещали рассказать мне эту историю.
В глазах аббата зажглась искра: он наконец догадался о причине моего внезапного охлаждения к нему.
И тут вдруг взгляд его снова потух, как будто он ушел в себя, в прошлое.
Ко вздохам, стенаньям, Слезам и страданьям Вернись, мое сердце… – тихонько запел он. – Вот как маэстро Луиджи Росси, мой учитель, поведал бы тебе о Фуке, – проговорил он, заметив вопросительное выражение на моем лице. – Но поскольку сделать это предстоит мне, да и все одно – дожидаться ужина, устраивайся поудобнее. Ты спрашиваешь, кто такой Никола Фуке. Так вот, прежде всего это побежденный. – Он умолк, судя по всему, подбирая слова, а его подбородок с ямочкой задрожал. – Он был побежден ревностью, государственными интересами, политикой, но главным образом Историей с большой буквы.
Ибо не забывай, историю пишут победители, добрые или злые – это другой вопрос. А Фуке был побежден, проиграл. И потому, кого бы ты ни спросил во Франции, да и по всему свету, кем был Никола Фуке, отныне и навсегда ответ будет один: он был самым нечестным, нечистым на руку, крамольным, легкомысленным и расточительным министром нашего времени.
– А что скажете вы?
– С тех пор как Ле Брен изобразил его в виде солнца в «Апофеозе Геркулеса» на стене замка Во-ле-Виконт, его так и прозвали. По правде сказать, никакое иное небесное тело так не шло к человеку, отличающемуся подобным чувством роскоши и великодушием.
– Значит, король-Солнце взял себе это прозвище оттого, что пожелал последовать примеру Фуке?
Мелани задумчиво взглянул на меня и оставил мой вопрос без ответа. Зато стал объяснять, что искусства, подобно тончайшим из цветов – розам, нуждаются в уходе и особых условиях, тут и подобающая почва, и подкормка, и обработка, и полив, а когда они срезаны – еще и ваза, и потому садовник должен искусно владеть своим ремеслом, обладать навыками, уметь распознавать их болезни, иметь лучшие инструменты.
– Никола Фуке обладал всем, что требовалось для процветания искусств. Это был самый крупный, терпеливый, щедрый и неподражаемый из меценатов, самый большой знаток искусства жить и вершить политику. Но он угодил в сети, расставленные ему жадными врагами, честолюбцами, завистниками, гордецами, интриганами и хитрецами.
Фуке происходил из богатого нантского рода, веком ранее сколотившего состояние на торговле с Антильскими островами. Его отдали на воспитание к иезуитам, те обнаружили в нем незаурядный ум и решили воспитать своим последователем. Ученики великого Игнатия [40] отточили его благородный ум, способный уловить немало важных мелочей, обернуть в свою пользу любую ситуацию и переубедить всякого.