Вентилятор не работал.
— Располагайтесь, через полчаса Ракель позовет вас на ужин. Если что-нибудь понадобиться, спросите Отто, то есть меня. Рад быть вам полезным.
На ужин подали рис, тушеные баклажаны и мясное рагу. Все это было хорошо сдобрено перцем и пряными травами, так что кружка холодного пива пришлась как нельзя кстати.
После ужина Клаус пошел в церковь. Служба уже закончилось, и прихожане разошлись. Только несколько женщин ждали своей очереди на исповедь. Клаус сел на скамью напротив алтаря и стал рассматривать иконы. По большей части они изображали события, описанные в ветхом завете. Одна особенно заинтересовала Клауса, на ней почему-то пеший Георгий-Победоносец копьем поражал в глаз Змея. У чудовища были крылья и чешуя наподобие перьев.
— Когда последняя прихожанка закончила исповедоваться, из кабинки вышел довольно молодой священник, и, проходя мимо Клауса, как бы невзначай уронил:
— Лучше горсть с покоем…
— Нежели пригоршни с трудом и томлением духа, — отозвался Кучка, и последовал за ним.
Они вошли в тесную ризницу, и падре взял сосуд, изготовленный видимо из сушеной тыквы.
— Хотите матэ?
— Что это?
— Нечто вроде холодного чая, но только очень терпкий. Здесь все его пьют, он помогает переносить жару и бодрит. Матэ делают из растения йерба. По-настоящему его нужно тянуть через трубочки с серебряным набалдашником, но сойдет и так.
Священник разлил напиток в стаканы. Клаус пригубил и поставил стакан на стол.
— Давайте к делу, мне нужен список всех, кто в этом месяце посещал Хорста Лангера, с кем он переписывался. Мне также нужно знать, откуда он получал посылки.
— Завтра придете на исповедь.
Клаус молча кивнул. Падре проводил его через зал, и, распахнув перед ним дверь, которая вела на площадь, громко сказал:
— Это старая церковь, в прошлом году ей исполнилось сто лет. Приходите завтра, буду рад вам рассказать ее историю.
На площади по-прежнему веселились гаучо и женщины все также сидели на ящиках. Площадь была островком света, островком цивилизации и безопасности в океане душной темноты, пропитанной резкими ароматами тропических цветок, монотонным пением цикад и редкими истошными криками. И непонятно было то ли это кричат ночные птицы, то ли доисторические ящеры, чудом сохранившиеся в этот богом забытом краю, то ли люди, терпящие бедствие в океане первобытной тьмы.
Клаус взглянул на часы — еще только десять. Как хорошо было бы сейчас посидеть в венском кафе за бокалом «зеленого» вина, полакомиться пирожными и кофе с ликером. Или пройтись по Кертнер штрассе от Оперы до Святого Штефана, послушать как уличные музыканты играют польки и вальсы, полакомиться каштанами и печеным картофелем, выпить глинтвейна. А в этом южноамериканском захолустье просто нечем заняться, и, как тут живут местные немцы? Впрочем, немцы везде умеют устраиваться, куда бы их ни занесло, в Сибирь или в Казахстан, в Боливию или в Намибию, они всюду норовят свить себе маленький Фатерланд, где нет места для ностальгии.
Послонявшись еще по площади и обнаружив несколько закрытых лавочек и банковскую контору, Клаус вернулся в гостиницу.
— Послушайте, — обратился он к Ракель, которая сменила род деятельности. Теперь она не чесала за ухом, а сладострастно кусала ногти, — нет ли здесь телевизора или на худой конец приемника, а то можно сойти с ума с тоски, честное слово.
—Si, senor, — пискнула девушка и убежала.
Через некоторое время появился Отто в обнимку с обшарпанной радиолой.
— Этот приемник мне подарили на свадьбу, слушайте на здоровье. Для хорошего человека ничего не жалко.
Когда словоохотливый немец ушел, Клаус включил радиолу, и попробовал настроиться на какую-нибудь информационную программу.