Надо действовать!
Я помчался в гараж, выкатил машину, подогнал ее к подъезду, вернулся в квартиру, схватил на руки Лидию…
В общем, точь в точь повторил все то, что мы уже проделывали с Заславским. Даже оставил Лидию в том же сквере и усталый вернулся с восходом солнца домой.
Нервы сдавали, меня трясло. Заглянул в кабинет; Кристина спала, свернувшись калачиком. Как ребенок.
“Почему взрослые женщины так часто похожи на детей?” — удивился я, отправляясь в ванную.
К моему удивлению из кранов шла вода. А ведь траншею еще не зарыли. Я воспринял это как чудо, но потом вспомнил, что в моей квартире водой пользовались весь день все, кому не лень, и подивился своей рассеянности. Вымылся под горячим душем. Надел шерстяную пижаму и лег спать на диване в гостиной. Разбудил меня дверной звонок. Глянул на часы: девять утра. Кого принесла нелегкая?
Заглянув в глазок, я заметался. Очень не хотелось встречать знаменитость Мархалеву в помятой пижаме. Отыскивая свои вещи, я то и дело подбегал к двери и громким криком просил подождать.
— Не волнуйтесь, — любезно отвечала мне Мархалева.
Наконец я счел свой вид удовлетворительным и впустил ее в квартиру.
— Как прошла ночь? — с порога поинтересовалась она.
— Превосходно, — солгал я.
— Больше вам не звонили?
“А черт его знает”, — подумал я, усиленно припоминая всегда ли был при мне мобильный.
Не дожидаясь ответа, она оптимистично сообщила:
— Только что наша общая подруга Тамара предоставила мне дайджес вашей жизни. Должна сказать, ничего веселого там нет. Вы правы, сплошная скука, не удивительно, что вы редко смеетесь. Но я нашла и положительное: в вашей жизни нет ничего и трагичного. Следовательно, вы никогда и не плачете.
— А вы когда-нибудь плакали? — сам не знаю к чему, вдруг спросил я. — Речь идет не о двух слезинках, речь о горьких слезах, о рыданиях.
— О, да! — с чувством воскликнула она, тряхнув золотыми кудрями. — Еще как плакала: в три ручья.
— В тот день, когда вас бросил муж?
Она растерялась:
— Что? Муж? Откуда вы знаете? Ах, да, я же вам сама вчера рассказала. Нет. Из-за мужа я не плакала.
Подумав, она добавила:
— Во всяком случае такого не помню. Может и плакала, бог его знает. — Покачала головой: — Нет, не помню, не помню.
Мне стало любопытно:
— Что же вы помните? Имею ввиду причину, вызвавшую ваши слезы. Можете мне рассказать?
Вот спрашивается, что на меня нашло? К чему такое любопытство? Думаю, отрицательно сказалась ночь, богатая на трупы.
— О, да! — воскликнула она и рассмеялась: — Могу. Рассказать могу, хотя, рискую показаться смешной.
— Женщина не должна бояться показаться смешной, — ни с того ни с сего решил я поделиться жизненным опытом. — Смешная женщина выглядит трогательно, словно ребенок.
— Только в глазах мужчины, — улыбнулась она.
— Но я же мужчина.
— Судя по всему — да.
Она смерила меня оценивающим взглядом; я порадовался, что вбил себя в самый лучший костюм.
— Хорошо, вам расскажу, — сказала она, снова тряхнув золотистыми кудрями. — Здесь секрета нет: всякий раз, когда читаю сынишке стишок про зайку, рыдаю неимоверно. Причем обязательно начинаю первой, Санька, мой сын, подключается уже на скамейке.
— На какой скамейке? — закричал я, с ужасом вспоминая Лидию, оставленную в сквере.
— На какой скамейке? — удивилась она, повторяя вопрос. — На той, с которой не мог слезть зайка.
Я нервно сглотнула, а Мархалева задорно рассмеялась:
— Неужели забыли?
С этой Лидией я действительно все на свете забыл и чувствовал себя настоящим олухом.
— Детский стишок, — подсказала она.
Видимо я смотрел на нее изощренно бестолково — просто прототип всех идиотов.