Я рассудила — а с чего мне валить прямо сейчас? В городе, слава Те, Госсподи, ни маменьки с папенькой, ни Сереги с бабулькой. То есть — все родственники и почти — родственники выведены из — под удара. Всю жизнь не побегаешь, а Толик — он упертый, он меня сколько надо, столько будет искать. Он не успокоится в отличие от других ни через год, ни через десять. Он меня найдет — и намотает, в соответствии с обещанием, кишки на уши. Фууу…
Оч. неэстетично.
Так что я подумала — а почему бы мне не побарахтаться? Почему бы мне не попробовать доказать свою невиновность? Свалить — то я всегда успею, да только вот проблематично это, как я вчера просчитала. В общем — у меня на все про все есть месяц, пока родители не вернутся из Израиловки. Месяц — это много. За месяц я вполне разгребусь. Или меня все же убьют — и я не принесу никому проблем. Тоже неплохой вариант.
В общем, разгребание я решила начать с поисков Зыряновской девушки. И я знала как это сделать. Да, я ни разу ее не видела. У меня ни одной вещи, чтобы привязать к ней заклинание, даже имени не знаю. За что хвататься? Но ведь можно попросить коллег об общем сборе — отказать они мне в этом просто не имеют права. Это святое право каждой ведьмы — попросить других выложиться ради нее до конца. Все вместе мы сможем просканировать некроауру Зыряновской могилы — сорок дней еще не прошло, душа рядом. И проследить все ниточки, что тянутся еще от этой души к живым людям — и наоборот. Девчонку мы вычислим в два счета!
А там — заклинание на послушание, и она вприпрыжку побежит каяться новому смотрящему. И заодно объяснит, какого черта она меня подставила.
Да. Так и надо сделать.
Ведьмы или мы не ведьмы?
Правда, за общий сбор — крайне высокая плата. Год я буду у коллег в рабстве. «Подай — принеси, на фиг пойди». Они не стесняясь будут скидывать мне своих клиентов — после того как возьмут себе с них плату. То есть я совершенно за год ничего не заработаю. Ну да знаю, на что подписываюсь.
Год — не вся жизнь, он пройдет. Зато останусь жива!
А деньги — так если я хвост прижму, стану тратиться только на еду и не покупать норковых шуб без числа (к тому же их у меня уже четыре!) — так на год с лихвой хватит тысяч двадцать долларов. Включая маменьку с папенькой. Хо, да у меня еще и останется кой — чего после этого!
Вроде я на правильном пути?
Пойду звонить коллегам!
Немного о порядках в нашей братии и великом предательстве
Я в полном шоке…
Впрочем, опять я забегаю. Звоню я перво-наперво Галине, она мой голос услышала, засуетилась и слегка виновато отговорилась, что у нее гости. Мол, давай попозже созвонимся? Ну, я девочка воспитанная, и потому согласилась (оч. плохо — в моей ситуации промедление смерти подобно). А может и не воспитанная, я просто лохушка. Ну да не в том дело. Далее звоню еще паре ведьм — трубку не берут. Дома значит нет. Потом дозваниваюсь до Веры, но тоже поговорить не удалось — она с заполошным криком «варенье на плите убегает» — бросила трубку.
Я опять не поняла намека.
Остальные ведьмы — кто без телефона, кто не отвечает — и осталась у меня по списку одна Лора — Святоша. Хотя — видит бог, ей бы больше подошло прозвище «Ворона». Она — худая бабка слегка за полтинник, сколько я ее знаю, носит все черное — и вроде одно и то же: юбку до пят, кофту с длинными рукавами и платок, повязанный под подбородком. При чем ее совершенно не смущает летняя жара под тридцать — теплый платок всегда на месте. На лицо Лора — типичная Баба Яга. Нос крючком, уши торчком, вся в жутких морщинах, да и характером страшно сварлива. И вот такой ужас на крыльях ночи — самая светлая из всех белых ведьм нашего города. Ей не в лом полдня простоять в молитве на коленях, ей не в лом половину года жить в монастыре — а я там была один раз, больше не хочу, брр… Живет она в избушке — развалюшке, и почти все доходы отдает на церковь.