— «Я не почувствовал удара, встряски, боли, хотя меня швырнуло на руль и ребра спрессовались вопреки нормам анатомии. Зато я видел, как сверкнул осколок стекла и рассек лоб моей юной жены… И, уже покрасневший, осколок плюхнулся ей на колени. А второй вонзился острием в щеку и долго подрагивал… Подумал: „Хорошо бы не выжить“. Но кому из нас двоих — не уточнил».
Редактор сделал многозначительную паузу.
— Жарко, мозги — точно сырки плавятся, — дипломатично заметила я.
Он красноречиво безмолвствовал. Боясь ненароком обидеть творческую личность, я вкрадчиво проговорила:
— Это ты написал? Все-таки обидела.
— За кого ты меня принимаешь?! — раскричался он. — Я профессиональный журналист. Я работаю и тебя, передовую доярку, пытаюсь заставить. Конечно, с рекламы надои рекордные. А свободным художницам — и житье свободное. Купаешься, по лесу бродишь, прохладными вечерами трудишься — одна рука на компьютере, в другой банка холодного пива.
Не мужик, а мечта психотерапевта: всю свою подноготную мигом выскреб. Я вспомнила, как купалась и нашла в озере труп Ивана Савельевича Некорнюка. Как отгоняла в лесу крапивой маньяка. Как тошнило меня от пригубленного за компанию с Виком пива.
Редактор был ко мне несправедлив. Но не исповедоваться же ему. Нельзя лишать одуревшего от трудов человека надежды на то, что хоть кому-то в этой жизни улыбается счастье.
— Чего ты хочешь? — проговорила я не без пафоса.
И сразу сообразила — плавание, прогулки и холодное пиво он перечислил. Поэтому уточнила:
— Чего ты хочешь от меня?
Ах да, возникла у нас ситуация, когда он у себя в кабинете ответил на этот каверзный вопрос. Без последствий. Меня к тому времени затянуло в роман с Измайловым.
Я разозлилась:
— Сейчас от меня чего ты хочешь?
— Тормоз ты, Полина, — заключил он. — Может, отдать задание Анне?
Шантажист. Развлекается, наблюдая, как нахрапистая и необаятельная девушка Аня старается меня подсидеть и залезть к нему в постель. Несчастный. Рано или поздно она преуспеет сначала во втором, потом в первом за счет второго. А пока он ждет, когда я сорвусь на поросячий визг и вцеплюсь Анне в прическу. Но не могу же я сию секунду его потешить. Мне надо вычислять убийцу Левы Зингера. И я с готовностью согласилась:
— Разумеется, отдай. Кстати, скажи ей тактично, что «пленэр» — это не природа и свежий воздух, а занятие живописью на свежем воздухе. Очень уж двусмысленно она выглядела в своем последнем очерке «на пленэре» с образцово-показательной бригадой слесарей. В общем, пусть изучает иностранную лексику и выполняет любые твои задания. Я позагораю.
Вынести мои сибаритства он не смог и прошипел:
— Все веселишься…
Дальнейшее передаю кратко. Некий Федоров Ю. В. в стиле процитированного редактором отрывка живописал автокатастрофу, в которую угодил вместе с женой… Ее изуродованным шрамами лицом усиленно занимались хирурги-косметологи. Результат оказался вполне приемлемым и для мужа, и для самой пострадавшей. Но хеппи-энд для этой семьи не наступил. Стоило благоверному хотя бы взглядом выразить несогласие со своей половиной, как она впадала в истерику и обвиняла его в своих несчастьях. Он переписал на жену квартиру, машину, дачу, имущество, но ей всего этого было мало. Самым страшным незадачливый автомобилист считал то, что постоянно в ее присутствии испытывал острое чувство раскаяния. Маялись оба на износ, он начал попивать и уверял редакцию, что «мышеловка сработала». Последние строки этого душераздирающего рассказа были неожиданными. Федоров просил не публиковать своих откровений, но найти людей, переживших сходные драмы, или врача, встречавшегося в своей практике с подобными случаями. Связь страдалец предлагал осуществлять по телефону.
— Берешься? — вздохнул редактор.