Лева положил трубку после разговора со мной в четверть девятого. Пусть соседи еще пять минут дорастаскивали дармовую мебель. Ему десять минут ходу из дому до мастерской, так что ровно в восемь тридцать… он был на месте. Но Левушка сказал, что должен, понимаете, должен появиться там, и обещал вернуться к полудню!
— Домой вернуться, а не с работы, — мягко буркнул Сергей Балков и потупился.
Кажется, впервые он высказался против меня. Хорошо, что я не в состоянии была проникнуться этим, иначе не миновать бы мне, полнокровной вампирке, — депрессии.
— Фашисты, — гвоздила я присутствующих. — Если человек уезжает в Израиль, значит, перестает быть человеком? В тамошнем аэропорту висит плакат: «Не воображай, что ты самый умный, здесь все евреи!» Или это байка? Неважно. Лева родился, жил и умер тут. У него хватило бы эрудиции и интеллекта не тянуть до последнего, не рисковать. Обчистил бы вашего Ерофеева, комар носа бы не подточил. Тем более дубликату ключа от сейфа минимум три месяца.
— Да, но все эти месяцы конкурсного материала прибывало. Борис, зафиксируй, пожалуйста, оценку Зингера из уст его фанатки, — утомленно попросил Измайлов. — «Обчистил бы Ерофеева умело» — подчеркни.
— У-у-у, менты позорные, — взвыла я, совершенно не понимая, откуда взялась эта фраза. — Фиксируйте, чтоб вам подавиться, я ничего не подпишу.
На секунду возникла пауза. Потом раздался гогот из двух молодых луженых глоток.
— Где она последний срок мотала, Виктор Николаевич? — рыдал Сергей Балков.
— Все тайное становится явным, — вторил ему Борис Юрьев.
— Полина начитанная, впечатлительная и искренняя, — еле слышно сказал Измайлов.
Но его, как любого вышестоящего, услышали. Я благодарно встрепенулась и сочла своим долгом пояснить:
— У нас в детском саду позорником назывался всякий, кто не мог того, что, по всеобщему мнению, обязан был мочь…
— Ах, ты еще детсадовских впечатлений не переварила, — пробормотал Вик.
— Суд старается заручиться характеристиками подсудимого, да? — не соизволила отвлечься я. — В целях объективности, да? Собирают отзывы завистливых коллег, трусливых руководителей тревожат? Но вот я, независимый и объективный свидетель, перед вами криком кричу: «Не брал он ключи у пьяной девушки Лиды, не таков был». А вам плевать.
— Поля, — мирно обратился ко мне Измайлов, — Зингер не подсудимый, даже не подследственный. Он жертва, он убит. И кто ты, чтобы ручаться за происходящее в мозгах навсегда срывающегося с родины парня?
— Друг я. И не спала с ним ни по дури, ни по пьяни, ни еще как.
— Иди к себе, — попросил Вик, зыркнув на лейтенантов.
— Да уж в этом гадюшнике не останусь, — пообещала я, вскакивая.
— С другой стороны, мне бы такого друга…
Балков выступил. Юрьева не пощадил, Измайлова не убоялся. Спасибо, Сережа. Только полковника твоими изысками не проймешь. Он еще со мной повоюет.
Глава 5
Измайлов мне рассказывал! Он битый час талдычил о том, как прижимистый неуживчивый Некорнюк выбрался в недорогой дом отдыха и за две недели умудрился разругаться с администрацией и постояльцами. Директор заведения пробежался с подписным листом по сотрудникам, собирая деньги на треть путевки. Иван Савельевич мечтал убраться восвояси, но требовал возместить стоимость несостоявшегося среди берез и комаров райского блаженства. Грозил инстанции задействовать, по судам затаскать. А кому нужны скандалы в находящемся на грани разгона госучреждении? Сотрудники дома отдыха были людьми, мягко выражаясь, небогатыми. И тогда, небывалый случай, сосед Некорнюка по комнате добавил недостающую сумму с условием, что к нему никого не подселят до конца заезда. Директор смекнул нечто о широте натуры человека и попытался подсунуть ему свою племянницу.