В длинной комнате, где дверь заменяла окно, царил жуткий беспорядок. Она помогла уложить ребенка и, прощаясь, сказала: «Не волнуйтесь, Елизавета Степановна, Андрей обязательно вернется». Кажется, она догадалась, где он мог быть, но предпочла промолчать. Взаимная пламенная любовь Олега и тещи была известна всему кварталу.
Почти совсем стемнело, и она поплелась домой еще медленней и осторожней, чем прежде. Состояние тротуаров никакими рациональными причинами объяснить было нельзя. Люди покорно обходили глубокие выбоины, ямы, рытвины и канавы, спотыкались, падали, ломали руки и ноги, никто при этом даже не вспоминал про ЖЭК или исполком. Беба Иосифовна дважды поимела здесь перелом ноги, сначала левой, а потом правой, чтоб не обидно было. У Анны Эразмовны на этот счет была своя теория. Видимо, в одном из параллельных миров их квартал был плацдармом, где шли тяжелые продолжительные бои, грохотали танки, рвались снаряды, глубоко в землю зарывалась пехота.
Ее собственное сражение на сегодня еще не было окончено. Муж спал у включенного телевизора, она разбудила его, выслушала все, что положено по поводу не купленных сигарет и напоила чаем, маме дала кефир и перестелила постель. Сынок был ярко выраженной совой, настоящий аппетит просыпался у него ближе к полуночи, и его пришлось кормить основательно. Кошка Мася, явившаяся к ним три года назад прямо из мусорного бака, теперь ела только корм для привередливых котов. Она сидела у пустой мисочки, изображая немой укор и недоумение.
– Ну, извини, Мася, совсем про тебя забыла, -Анна Эразмовна погладила кошку и насыпала ей хрупиков.
Наконец, все уснули, кроме Миши. Телевизор у него светился почти всю ночь (хорошо, хоть бабушке не мешал), кто его знает, что он там смотрел.
Глава третья, которая знакомит с первым сном Анны Эразмовны
И приснился Анне Эразмовне сон. Снится ей библиотечный двор, но не сегодняшний, где цветущая природа милостиво камуфлирует позор запустения, а столетней давности, виденный ею на старинной фотографии в библиотечном Музее книги. На месте огромного деревянного сарая, наскоро сбитого из старых досок, стоит затейливая чугунная беседка, а там, где наяву высятся кучи ржавой жести и битых кирпичей, разбиты клумбы. «Они разбили клумбы, а мы разбили все остальное», – думает Анна Эразмовна.
Картина, открывшаяся перед ней, – это негатив: на сером небе пульсирует черное солнце, пеплом летают цветы вишни, чугунная беседка раскалена добела.
В абсолютной тишине она идет к беседке, в которой сидит похожая на Любу красавица-гречанка, жена писателя – Нобелевского лауреата, которая на расспросы о нем всегда и всем отвечала одно и то же: «Ничего не помню». Она подходит ближе и видит сидящего рядом маленького мальчика, весело болтающего ножками.
Большая белая птица пролетает прямо у него над головой и усаживается на перилах. Анна Эразмовна узнает библиотечную ворону, испокон веку живущую во дворе и ворующую еду у бесчисленных библиотечных кошек. Ворона из сна омерзительна. Нет, смущает вовсе не ее цвет, что-то не то у нее с глазами. Это очень знакомые, холодные, безлсалостные, без капли интеллекта глаза. Глаза человека, переступившего черту.
Мальчик пугается вороны и начинает плакать, он рыдает все горше и горше, беззвучно разевая крошечный ротик. Женщина сидит неподвижно, не делая никаких попыток успокоить ребенка, и странная улыбка кривит ее губы. Судорожные рыдания сотрясают маленькое тельце, ребенок начинает задыхаться, и вдруг у него горлом идет кровь, бело-серая, отливающая металлическим блеском и распадающаяся при ударе об пол на крошечные юркие шарики.