В тот год ее старшей дочери Полине исполнилось шесть лет, и они снимали дачу в Люстдорфе. Мотаясь в город на 29 трамвае, она скорее с любопытством, чем с возмущением смотрела, как бульдозеры сравнивают с землей могилы, сносят крепкий каменный забор и огромную красивую арку -вход на кладбище. Здесь весной 1919 года белогвардейцы расстреляли членов «Иностранной коллегии» и Жанну Лябурб в том числе. Не было в Одессе человека, который бы этого не знал. Ну, а приезжие изучали мемориальную доску, прикрепленную у входа на кладбище. И вот, однажды утром, оказалось, что ни кладбища, ни входа, ни доски уже нет. Или кто-то что-то сказал, или до этих идиотов самих дошло, только через пару дней арку стали восстанавливать, почему-то не на том же самом месте, это было совершенно непонятно, и без всяких архитектурных изысков, попроще, это как раз было понятно.
Любу хоронили на Таировском кладбище, основанном лет сорок назад и за эти годы превратившемся в огромный город мертвых. На новом участке без единой зеленой травинки экскаваторы ряд за рядом рыли могилы, в одну из них Любу и опустили.
На поминки Анна Эразмовна не пошла.
Глава шестая, в которой дети, подростки и молодежь помогают Анне Эразмовне
Через день после похорон Анна Эразмовна, вернувшись с работы, застала маму в слезах. Только этого ей не хватало. Беба Иосифовна объяснила, что была у Елизаветы Степановны, та совсем из сил выбилась: Верочка днем все время молчит, а ночью ее мучают кошмары, она кричит, плачет, зовет маму.
Что-то надо было делать. Еще раз поговорить с Андреем и Олегом? Ей совсем не хотелось этого делать.
Глупо было обижаться, но слаб человек, слаб!, и она вспоминала поездку на Слободку с обидой и раздражением.
Утром, по дороге на работу, она сообразила, куда ей не мешало бы сходить и притом поскорее.
Вырваться из библиотеки было не так просто. За многие годы работы Анна Эразмовна обрела все же кое-какую свободу маневра. Она могла пойти в университетскую библиотеку, в областной архив, иногда необходимо было сходить в Литературный или Краеведческий музей.
В половине десятого, соблюдая конспирацию, Анна Эразмовна пошла к редакторам и позвонила.
– Юлик, узнаешь? – кокетливо спросила она, услышав в трубке сонное «Алло».
– Обижаете, Анна Эразмовна.
– Юлечка, мне очень надо с тобой встретиться, ты когда на работе будешь?
– У меня урок в 12.45. А зачем я вам, вроде еще не Новый год?
– И не стыдно тебе смеяться над старой больной женщиной? Кыця наша солодкая, ты нам всегда нужна. Вот приду, все расскажу.
– Ой, Анна Эразмовна, вы меня заинтриговали, жду.
Вернувшись в отдел, она очень твердо и уверенно заявила Ларисе Васильевне, что ей необходимо сходить в Дом Ученых.
– Я что, когда-нибудь вам не разрешала? Если для дела, я только приветствую, -милостиво отвечала заведующая.
– Для дела, ой, для дела, – пробормотала Анна Эразмовна.
В половине двенадцатого, заранее, чтобы не спешить, она вышла из библиотеки, дошла по Пастера до университета (именно в этом здании она провела пять незабываемых лет на своем любимом мехмате), вышла наискосок на Щепкина, прошла небольшой квартал по переулку Маяковского, завернула на Гоголя (одну из самых красивых улиц Одессы), еще раз завернула и оказалась у Дома Ученых. Здесь у нее был школьный выпускной, сюда она водила детей на уроки английского, сама ходила на компьютерные курсы и по всяким библиотечным делам.
Но сегодня она только мельком взглянула на герб графов Толстых над воротами, вышла на Сабанеев мост и остановилась у парапета.
Впереди, через Тещин мост, виднелся порт, а за ним море.