— Я спрашиваю — ты отвечай… Ты случайно не в Одессе научился отвечать на вопрос вопросом?
— Я в Одессе не был, — сказал Ваня.
— Монахи, жившие в прошлом веке в этом ските, наложили на себя обет. Вон видишь в кустах две могилы? Там похоронены молчальники. Один молчал восемь лет, другой — девятнадцать. Представляешь себе, за все это время они не произнесли ни одного слова! А на этих самых столбах стояли столпники. И стояли не так, как мы с тобой, а обнаженные. И ничем не мазались от комаров и мошки.
— А как же они спали? Тоже стоя?
— Они стояли по пять-шесть часов в сутки.
— Чудаки, — сказал Ваня. — Зачем они накладывали на себя такие обеты?
— Религиозные фанатики; возможно, в молодости много нагрешили, а к старости вот таким варварским способом решили свои грехи искупать.
— Целый день простоять голым на столбе! — содрогнулся Ваня. — И веткой не обмахивались от гнуса?
— Терпели.
— Вот это сила воли! — восхищенно сказал Ваня.
— Сила воли, — повторил Виктор Викторович. — Это верно. Отшельники обладали огромной силой воли, а какой смысл был в этом? Людям какая от этого польза? Когда человек жертвует собой, готов на любые страдания во имя высоких идеалов, это понятно. А стоять день на столбе или молчать годами — это глупое самоистязание. Кто вспомнит этих и тысячи других великомучеников добрым словом? Пройдет еще несколько лет, разрушится скит, а могилы сравняются с землей.
Ваня задумался и помрачнел. Стоя на столбе, снова вспомнил Андрея Пирожкова. Эх, Андрей, Андрей! Так хорошо жили в палатке, спали в теплых мешках, ели жареную рыбу, а какая тут рыбалка! Комары кусали, так ведь всегда можно этой дрянью намазаться… Не из-за комаров удрал Андрей…
— Теперь, наверное, нет таких людей, чтобы смогли свои обеты выдержать? — с грустью сказал Ваня.
— Давай попробуем? — с серьезным видом предложил Виктор Викторович. — Разденемся и хотя бы часик постоим, а?
Ваня взглянул на него и стал стаскивать куртку.
— Час простою, — сказал он, намереваясь снять и свитер.
— Вот обида! Придется в другой раз устроить нам себе такое испытание, — засмеялся Виктор Викторович. — Сюда идут женщины.
Никто здесь не запрещал Ване брать лодку и ловить рыбу. Лишь просили не отплывать далеко от острова. Вял-озеро очень коварное: сейчас тихо, спокойно, а через час-два может настоящая буря разыграться. Сорвет лодку с якоря и унесет бог знает куда. Волны, как в море, гуляют. Ничего не стоит лодку опрокинуть. Все это говорила Валентина Гавриловна. Виктор Викторович не пугал и ни о чем не предупреждал. Он считал, что настоящий мужчина должен во всем быть самостоятельным и иметь трезвый ум. Там, в школе, Ваня по сути дела два-три раза и видел-то практиканта. Виктор Викторович оказался веселым, жизнерадостным человеком. Ваня ни разу еще не видел его мрачным. Вечером, когда солнце зайдет за Сень-гору, в бревенчатом рыбацком доме с почерневшим потолком собирались ихтиологи, микробиологи и, поужинав, просили Виктора Викторовича сыграть что-нибудь и спеть. Он хорошо играл на гитаре и пел про бродяг-геологов, студентов. Ваня готов был слушать до утра, если можно назвать утром все тот же полярный день. Только солнце появлялось не из-за Сень-горы, а с противоположной стороны, где в туманной дымке виднелся вытянутый в длину остров, который почему-то называли Дураком.
Когда Ваня не ездил с микробиологами, Виктор Викторович брал его с собой. Они проверяли капроновые сети. Почти каждый раз вынимали по десять — двадцать килограммов разной рыбы. Живую щуку и окуней отпускали, а сигов и плотву вытаскивали из сети и потом тщательно обмеряли, взвешивали, вскрывали, копались во внутренностях и все записывали в толстую клеенчатую тетрадь.