– Пусть мальчик покажет Карлу свой номер, – обратилась ко мне баронесса.
И хотя Димка и сам хорошо знал немецкий гешпрех [29] я сказал:
– Покрутись еще, Дубленая Кожа!
– Не буду! – вспыхнул наш самолюбивый друг. Не желая навлекать на парня беду, я вежливо ответил баронессе, что Димка очень устал и не может повторить номер.
– Немного можно, – проговорила баронесса. – Мой Карл так любит цирк.
– Пошли ее к черту! – рассвирепел Димка. – Скажи, что шутом у нее не буду.
Как только мог, я пытался убедить фрау, что после дороги Димка очень ослаб и лучше завтра повторит представление.
– Я его буду пороть! – прошипела баронесса.
– Ну и птица! – воскликнул по-русски Левка.
– Что он сказал? – бешено повернулась ко мне баронесса.
– Их заге: «птичка» [30] , – улыбаясь ответил Левка.
– Вас ист дас птишка? [31]
– «Птичка» эс ист ди Фогель [32] , – невинно объяснил Левка. – У вас очень хорошая фамилия, – и тут же добавил попрусски: – Но идет она тебе, как велюровая шляпа раку.
Димка не выдержал и фыркнул. Баронесса почувствовала, что маленький русский сказал по ее адресу грубость и, размахнувшись, изо всей силы ударила Левку по лицу:
– Молчать! Ни слова больше на своем варварском языке!
Левка поднялся с полу – из носа и рассеченной губы текла кровь…
– Удивляюсь! – повернулся Большое Ухо к Камелькранцу. – Баронессе говорят комплименты, а она дерется.
– Унтерменш! – шипела баронесса.
Шумя платьем, она вышла из амбара. Верблюжий Венок сердито махнул нам рукой и повел в сарай. Велел набрать соломы и расстелить ее на полу в амбаре:
– Мьь устроим вам маленький карантин.
– Зо! [33] – с пафосом воскликнул Левка, поднимая палец. – Это есть знаменитая немецкая аккуратность.
Наш хозяин принял насмешку за чистую монету и, похлопав Левку по плечу, плотно прикрыл и замкнул двери амбара:
– Ты прав, унтерменш! Мы очень, очень аккуратны. Мы постелили в углу солому, прямо в одежде улеглись. Левка возился, возился, наконец, сел:
– И долго они нас будут держать в этом карантине?
– Покуда русский дух из тебя не выветрится, – проворчал Димка.
– Что-о? Скорее Верблюжий Венок с баронессой начнут говорить по-китайски…
Пока Левка с Димкой спорили, я уснул и все время видел ужасные сны. То подходила баронесса и, превратившись в змею, шипела на ухо, шевеля своим язычком: «Унтерменш». То Камелькранц «ёкал» на лошадей, и они неслись вскачь. Вот кони поднялись, с грохотом поскакали по островерхим крышам, и топот их ног о черепицу был так громок, что я проснулся.
Через щели амбара свет уже не пробивался. Наверно, была ночь.
– Левка, ты спишь? – тихо спросил я.
– Нет, Чапай думает, – с обычным своим шутовством откликнулся Левка. Но вдруг повернулся ко мне, зашептал:
– Знаешь, я ее сейчас просто ненавижу… эту сволочную немку.
– А здорово она тебя? Нос-то болит?
– Болит…
– Но ты молодец, Левка. И Димка – молодец, так и надо. Ползать перед ними на брюхе не будем.
– Молокоед, а ты помнишь пионерское обещание? – вдруг спросил Димка. Оказывается, и он не спал.
– Ясно помню. А что?
– Забыл слова… Есть там насчет того, как должны вести себя пионеры в нашем положении?
Приподнявшись, я медленно, словно говорил клятву, прочитал:
– Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей обещаю:
– что буду твердо стоять, – подхватил Левка, – за дело Ленина, за победу коммунизма…
Меня эти слова словно пронзили насквозь. Я подумал о том, что никогда еще не чувствовал их смысл так, как теперь. И подумал, что, наверное, такое же чувство охватывает наших солдат, когда они произносят слова присяги перед боем. Теперь мы должны и на деле твердо стоять за дело Ленина.
– Ведь мы же ленинцы, правда, ребята? – спросил я.
– И ленинцами останемся, – подтвердил Димка.