Это был мужчина лет сорока, краснощекий, начинающий лысеть, одетый как адвокат или директор. Он рассматривал мебель, фарфор, картины, но в особенности безделушки, словно искал что-то. Потом, наконец, приблизился к моему столу и спросил: "Скажите, сударь, нет ли у вас каких-нибудь забавных нецке? В частности, меня интересуют работы Коси Мурамато". На один миг наши взгляды встретились. Сколько людей на свете знают Коси Мурамато, этого мастера семнадцатого века, который в своей мастерской на острове Кюсю посвятил себя изготовлению исключительно макаберных нецке? Мертвые в содомском соитии с гиенами, сосущие член суккубы, онанирующие скелеты, трупы, сплетенные как гадюки, призраки, пожирающие человеческие зародыши, куртизанки, садящиеся на восставшее мужество мертвецов.
- К сожалению, - ответил я, - люди, обладающие произведениями этого мастера, не торопятся с ними расстаться. Впрочем, если вы соизволите оставить мне свой адрес, я мог бы, в том случае, если бы мне удалось что-то найти...
Он отказался с резкостью, заставившей меня заподозрить, что он понял: я никогда не продам ему ни одной вещицы такого рода. Нецке Коси Мурамато я держу для себя! Только некрофил может коллекционировать такие предметы, и человек заинтриговал меня.
- Может быть, вы зайдете еще? - настаивал я.
- Я живу не в Париже. Бываю здесь очень редко.
Он простился и вышел. Я был бы не прочь поговорить с ним о макаберных нецке, сказать ему несколько незначащих слов, понимающе улыбнуться. Не для того, чтобы завязать с ним знакомство, нет, но для того, чтобы он понял, как я понимаю его. И всё. Ибо если некрофилы - они так редки! - и узнают друг друга, они друг друга не ищут. Они окончательно выбрали невозможность общения, и любовь их уходит в несказанное. Одиночки, мы даже не звено между жизнью и смертью. Такого звена нет. Потому что жизнь и смерть слились воедино навечно, неразделимые, как вода, смешанная с вином.
Я не удержался от смеха и достал из своего жилетного кармана нецке, которое я всегда ношу с собой. Размерами оно не превышает трех сантиметров и изображает двух толстеньких крестьян, с ловкостью блудящих в глазницах черепа.
4 декабря 19...
Визит любителя нецке мне напомнил несколько неожиданных встреч, когда мне пришлось наблюдать чужую некрофилию. По правде сказать, это не было ни чем-то исключительным, ни, напротив, банальным. Мне вспоминаются похороны, на которых я присутствовал в возрасте лет двадцати. Я пошел на них в тот раз не по влечению, а из чувства долга; это был один дальний родственник, чей отталкивающий вид и отвратительный характер отбивали у меня всякое желание навестить его в гробу. Шло отпевание, священник читал псалмы, несколько женщин рыдали. В маленькой домовой часовне был спертый воздух, катафалк занимал почти всё место в середине; в аромате цветов, ладана и свечей угадывался запах шелкопряда . Вскоре я заметил, что не я один ощутил его. Я находился в одном из крошечных боковых приделов, где тьма была довольно густой, но не настолько, чтобы скрыть от меня семейную пару. Эти люди были в трауре, однако я почему-то догадался, что они пришли сюда развлечься. Очевидно, музыка, скорбное пение и запах шелкопряда оказывали на мужчину действие весьма особого свойства, ибо я отчетливо услышал, как его спутница шепотом спросила о его состоянии. Она употребила очень точное выражение, казарменная грубость которого поразила меня. Мне показалось, что она подтвердила свои слова легким движением руки, но я не уверен в этом. То ли мужчина был слишком застенчив, чтобы продолжать начатое на людях, то ли он предпочитал покой комнаты, но пара поторопилась покинуть часовню. Черные одежды женщины коснулись мимоходом моего лица.