Время от времени то впереди них, то сзади слышался шорох осыпающейся гальки. Возможно, таинственная поющая ящерица следовала за ними по пятам, но увидеть ее пока не удавалось. Длинные рясы и огромные шляпы доставляли массу неудобств, заставляя двигаться неторопливой, размеренной поступью отрешенного от житейских забот монаха.
Спустя некоторое время Урми вывела маленький отряд в ложбину, берущую начало у подножия очередной горной цепи. Каменистые склоны жадно впитывали тепло солнечных лучей, волны раскаленного воздуха клубились над головами, принимая очертания то колышущихся на ветру знамен, то зарослей кустарника. Даже когда тропа сужалась и, извиваясь, ныряла в тень скал, жара не уменьшалась.
Обливаясь потом под широкой рясой, Зулу недовольно пробормотал:
– Как видно, монахи таким образом подвергали себя добровольному самоистязанию.
Он никак не мог избавиться от ощущения, что все они сейчас похожи на насекомых, ползущих в уготовленную им западню.
Наконец ложбина внезапно расширилась. Путники вздохнули с облегчением. Изогнутые склоны гор расходились в стороны, как развевающиеся на ветру занавески. Обогнув изгиб горы, они вышли на восточный край огромной, в несколько километров, каменистой долины. Прямо на их пути виднелся неглубокий водоем шириной около пятнадцати метров, его подпитывал неторопливо переливающийся горный ручей, несущий свои воды на юго-запад, вглубь следующего ущелья.
От западного берега водоема далеко, насколько хватало глаз, за пределы долины тянулись каменные изваяния, тысячи каменных скульптур. Одни из них представляли собой грубые, метровой высоты, нагромождения скальных обломков, другие же, величественно возвышаясь над землей на два метра, казались совершенным творением рук человеческих. Их было так много, что они казались бесконечным каменным лесом.
По каменистому грунту путники приблизились к водоему, опустились перед ним на колени и, зачерпывая воду пригоршнями, прежде всего ополоснули потные лица. Громадные шляпы, которые они из предосторожности не снимали, сковывая каждое движение, доставляли массу неудобств.
Утолив жажду и пополнив запасы питьевой воды, они с неохотой поднялись на ноги.
– Осталось преодолеть лишь вон тот хребет, и мы окажемся в моей долине, – попыталась подбодрить спутников Урми.
– А сейчас где мы находимся? Что это за место? – шепотом спросил Зулу.
– Это кладбище, – вполголоса ответила Урми. – Мой народ заселяет его на протяжении сотни поколений.
– А что это за кувшины? – землянин указал рукой на множество сосудов, разбросанных по кладбищу: темно-бурого цвета, размером около трети метра, с горлышками, тщательно замазанными ярко-оранжевой глиной. – В них вы приносите жертвы своим богам?
– Можно сказать и так, – в голосе женщины прозвучала горькая ирония. – В них разоренные, обнищавшие родители приносят своих малолетних детей, и те умирают с голоду здесь, а не на глазах отцов и матерей.
Резко повернувшись к спутникам, она выкрикнула в их лица:
– В долине почти не осталось детей младше пяти лет!
– Можно представить, в каком бедственном состоянии находятся люди, если решаются на такое. Ведь дети являются, вернее, являлись самым ценным нашим достоянием.
С искаженным от ужаса лицом принц попятился к окраине кладбища.
– Но неужели ничего нельзя сделать? – потрясенный увиденным и услышанным, спросил Зулу.
– Доведенные до отчаяния люди перепробовали все, прежде чем пойти на эту крайность, – с болью в голосе, едва сдерживая гнев, ответила Урми. – Арендная плата и налоги так высоки, что не позволяют прокормить ни одного лишнего рта.
Неожиданно принц наклонился, поднимая с земли маленький череп и горсть глиняных черепков.