Они пробирались через лес стройных колонн из песчаника, величественно застывших, будто оголенные, лишенные ветвей и листьев стволы деревьев. Границы света и тени разделялись так четко, что путникам казалось, будто они идут по клавишам огромного рояля.
У основания холма тропа, спускаясь в глубину равнины, расширилась, превратившись в своеобразную скалистую аллею, огражденную двумя высоченными горами.
Ступив в каньон, Урми с воинственным видом повернулась к своим спутникам:
– Не могли бы вы рассказать невежественной крестьянке, для чего вы хотите захватить наш мир?
– Мне горько вспоминать об этом, Урми, – подчеркнуто вежливо ответил принц, – но во Вселенной есть множество более прекрасных и совершенных миров, чем Ангира.
– Тогда почему же пришельцы не оставят нас в покое? – не унималась женщина.
Спок сохранял такое невозмутимое спокойствие, словно они совершали совместную послеобеденную прогулку, а не спасались бегством от кровожадного Раху.
– Не вдаваясь в подробности, со всей определенностью могу заявить, что Федерация предпочитает обзаводиться более выгодными и более благоразумными партнерами. Таков ее основополагающий принцип.
– Рассказывайте ваши сказки кому-нибудь другому! – Урми скептически выгнула бровь.
Почти битый час Спок пытался вразумить ее, терпеливо излагая благородные цели Федерации. Но, идя на поводу своего упрямства и подозрительности, женщина-крестьянка воспринимала его слова как обычную пропаганду. Ее колючие вопросы то и дело сбивали вулканца с толку, вынуждая вновь и вновь разъяснять основные положения «Размышлений Сурака» и «Трудов Менсиса».
Тем временем принц и Зулу, шедшие впереди, с интересом наблюдали за переменами, которые порождало клонящееся к закату солнце. Тени постепенно удлинялись, цвета менялись прямо на глазах. Рыжие тона сгущались почти до багровых, в то время как бледные оттенки переплавлялись в темно-оранжевые. Верхушки скал поблескивали, словно застывшие язычки пламени.
В сгустившихся сумерках Зулу казалось, что они никогда не выберутся из этого лабиринта каньонов. Даже горы теперь выглядели иначе: на их поверхности появились очертания уродливых впадин и трещин. Темнота рисовала свои картины.
– Итак, – вздохнул принц, – пора прощаться с волшебством сказки. А жаль, – он остановился и оглянулся.
– И тем не менее нельзя топтаться на месте в ожидании чуда. Не забывайте, – наставительно напомнил Спок, – альтернативой движению вперед и росту являются деградация и разрушение. Причем это одинаково справедливо как для сообщества миров, так и для одного, отдельно взятого, мира.
Принц жестом руки предложил остановиться.
– По-моему, тебе надо отдохнуть, Урми. Мистер Спок может заговорить тебя до смерти. Почему бы вам обоим не помолчать и не полюбоваться исчезающим прекрасным видом?
– Не возражаю, – она смущенно потерла лоб. – Но я никак не могу поверить в то, что, помогая нам, они тем самым помогают и себе.
Принц снисходительно заметил:
– Ангирийцы все видят сквозь призму собственного эгоизма, другие народы научились иначе смотреть на окружающие их миры.
– В таком случае, я, должно быть, слишком глупа для того, чтобы понять это. – Урми вдруг громко рассмеялась. – Но зато я догадалась, как вам удалось обвести вокруг пальца такого доверчивого человека, как принц.
Шутливые нотки в ее голосе не обманули Зулу: за напускной веселостью женщина скрывала обиду и боль. Разговоры с принцем и Споком не переубедили ее, она осталась при своем мнении.
Еще в раннем возрасте Зулу научился без труда распознавать скрытую озлобленность и враждебность за самым дружелюбным голосом. Путешествуя с семьей, он частенько сталкивался с такой формой поведения колонистов.