А под горами Медного Леса когда-то давно жило чудесное племя — я не знаю точно, люди это были или альвы. Их называли ундербергами — «подгорными». Много поколений назад, когда люди только пришли к*Раудберге, это племя давало о себе знать. Ундерберги не могут выходить из-под гор днем, потому что не выносят солнечного света, но они оставляли свои товары в пещере. Ее называют Меняльной пещерой, она и сейчас есть, я была в ней. Только сейчас в нее уже никто не приходит. Не знаю, существуют ли ундерберги теперь. А тогда один из моих предков даже сосватал себе в жены женщину из этвго племени. Ее звали Синн-Ур-Берге, Синн Из-Под Горы. Она была мудрая женщина и знала много тайного. От нее все наши знания и способности. Правда, моей сестре досталось больше силы, чем мне, но, может быть…
— А что же я не вижу здесь твою сестру? Я даже впервые слышу, что у тебя есть сестра! Что же она не поможет тебе?
— Она боится «гнилой смерти».
— Тогда никаких волшебных сил в ней нет! — отрезал Модольв. — Настоящие колдуньи ничего не боятся!
Шесть суток Ингвильда и Модольв по очереди сидели возле Хродмара, прислушиваясь к его тяжелому дыханию. Ночью на седьмой день нарывы на его лице начали вскрываться. Серая гнилая жидкость вытекала, сохла на коже, застывала желто-бурой коркой. Вскрывшиеся язвы Ингвильда велела обкладывать листьями земляники, присыпать порошком корня аира, мазать мазями из багульника и сушеницы. На его лицо нельзя было смотреть без содрогания, но Ингвильда уверяла Модольва, что это добрый знак.
— Те, кто умерли, умерли раньше этого! — с воодушевлением надежды говорила она. — Раз гнойники вскрываются — значит, он может выжить! Разве я не это тебе говорила! Он выживет! Только не позволяй ему и другим чесаться. От этих корок у них будет страшный зуд, но моя бабушка говорила, что если позволить им расчесаться до крови, то они непременно умрут.
Ее радость мог бы понять воин, в разгар долгой и жестокой битвы вдруг ощутивший, что ряды противника дрогнули и начинают подаваться назад. А противницей Ингвильды была сама Хель! Впервые ей приходилось выдерживать такую жестокую битву почти без помощи, без чужих советов и наставлений, и от первого робкого проблеска успеха у нее вдруг так прибавилось сил, как она и не ждала. Она ощутила себя другим человеком — еще не таким мудрым и умелым, как была бабушка Сигнехильда, но уже на пути к этому! Ингвильда ликовала в душе, словно сама родилась заново.
— Должно быть, бабка многому успела научить тебя, — заметил Модольв. — PI смелость твоя достойна твоего знатного рода. Как, ты говоришь, называлось то чудное племя — ундерберги?
— Ты знаешь, духи умерших предков сопровождают живых, — сказала Ингвильда. — И моя бабка сейчас со мной. Еще когда я увидела на отмели ваш корабль, мне как будто кто-то изнутри подсказал, что у вас беда. Это была она.
Модольв окинул горестным взглядом темную землянку. Все хирдманы были дороги ему, каждому из них он доверял, как родичу, — иначе нельзя в походе. Кого еще заберет ненасытная Хель?
— Да, я теперь часто думаю о вмешательстве духов! — со вздохом сознался он. — Послушай, йомфру… Я слышал, у вас тут есть какой-то священный камень, где живет тюлень… Может, если мы принесем ему жертвы, он помилует моих людей?
— Большой Тюлень гневается, если ему не приносят жертв, когда проплывают мимо. А теперь… Конечно, он не откажется от жертв и сейчас, но я боюсь, что проку будет немного… И знаешь, я впервые слышу, чтобы он насылал болезнь. Раньше он мстил только дурной погодой и встречным ветром.
Три следующих дня были для Модольза самыми мучительными — он почти не выпускал руки племянника из своих, не давая ему расчесывать желто-бурую корку, покрывавшую все его тело.