Столб пламени продолжал бесноваться, но это зрелище почти не действовало на Смеда. Пожалуй, он ощущал только печаль.
Костер прогорал долго, весь остаток дня. В полночь Тимми пошел посмотреть, как там дела. Вернувшись, он сказал, что под пеплом полно углей и подойти близко к дереву невозможно.
На следующее утро они отправились туда все вместе. Смед был поражен. Дерево по-прежнему стояло на месте. Без листьев, с обугленным стволом, но стояло. Серебряный Клин, словно око дьявола, тускло мерцал на уровне человеческого роста. Как бы близко они ни подходили, никакой реакции на их присутствие не было.
Но достаточно близко подойти было нельзя: жар, все еще сохранившийся под пеплом, становился невыносимым. Они натаскали воды из речки и долго лили ее на пепел, пока не образовалась тропинка. Тимми Локан подобрал подходящую для рычага палку и сам вызвался вытащить Клин.
– Не могу поверить, – прошептал Талли, когда Тимми налег на рычаг, а дерево никак не среагировало. – Просто никак не могу. Чертова штука почти в наших руках! Мы действительно до нее добрались! Тимми пыжился изо всех сил, сыпал проклятиями, но у него ничего не получалось.
– Эта дрянь даже на мизинец не сдвинулась, – прорычал он. – О черт!
Клин вдруг выскочил из ствола, словно пробка из бутылки. Тимми дернулся, пытаясь схватить его, когда тот пролетал мимо, и на мгновение притронулся к нему левой рукой, но тут же выронил и дико завопил:
– Ой, черт! Эта дрянь горячей огня! Он подбежал к ним, продолжая орать от боли, сунул руку в бадью с водой. Его ладонь вся покраснела, на глазах покрылась волдырями.
Рыбак лопатой выудил кусок серебра из пепла.
– Поосторожней, Тимми. Сейчас я его швырну в воду.
– Но моя рука…
– Один черт, при сильных ожогах от воды только вред. Вали-ка в лагерь. Там у меня есть мазь, от которой тебе будет куда больше проку.
Тимми вытащил руку из бадьи; Старый Рыбак бросил туда Клин. Вода зашипела, по ней пошли пузыри.
– Понесешь бадью, Смед, – распорядился старик.
Тут Талли словно проснулся и тихо сказал:
– Нам лучше делать отсюда ноги. По-моему, оно начинает приходить в себя.
На фоне неба это было видно не очень отчетливо, но, похоже, на кончиках невесть как уцелевших прутьев дерева заплясали крохотные голубые блики.
– Наверно, жар перестал попадать через раскаленный Клин в сердцевину ствола, – сказал Рыбак. – А ну, валим отсюда, парни.
Все четверо мгновенно превратились в бешено мелькавшую мешанину рук и ног. Смед оглянулся, только оказавшись под защитой леса. Как раз в этот момент дерево испустило свирепый разряд, направленный наугад. Вспышка почти ослепила его, высоко к облакам взметнулся пепел. Боль, отчаяние и.., что-то похожее на скорбь? Вихрь исходивших от дерева чувств захлестнул его, взметнулся и опал моросящим тихим дождем. Сердце Смеда наполнилось смутным ощущением вины, по лицу потекли слезы.
Старый Рыбак, запыхавшись, влетел в лагерь. Он далеко обогнал Талли. Тот даже был смущен тем, как шустро старик его обставил.
– До сумерек еще далеко, – отдышавшись, сказал Рыбак. – По-моему, нам пора убираться отсюда. Дай-ка взглянуть на твою руку, Тимми.
Смед тоже посмотрел на нее через плечо Рыбака. Рука выглядела ужасно. Похоже, Рыбаку она сильно не понравилась. Старик выругался, вгляделся повнимательней, нахмурился и снова выругался.
– Одной мази тут мало. Надо будет набрать трав для припарок. Штука оказалась горячее, чем я думал.
– Печет, как в аду, – простонал Тимми. В глазах у него стояли слезы.
– После примочек полегчает. Смед, будешь доставать Клин из бадьи, не вздумай до него дотрагиваться. Бросишь на то старое одеяло и завернешь как следует. Думаю, никому не стоит его касаться.
– Почему? – заволновался Талли.
– Потому что он обжег Тимми куда сильней, чем должен бы.