— Побыстрее, Мари, — поторопил Борн. — Я хочу все обсудить с Джонни, а потом вздуть этих двух старых мерзавцев.
— Дэвид, они не мерзавцы. Благодаря им мы живы.
— С чего ты это взяла? Только потому, что они провалили свое задание и теперь спасают задницы?
— Это несправедливо.
— Это справедливо, пока я так считаю, и они будут мерзавцами, пока не смогут убедить меня в обратном. Ты не знаешь стариков Шакала, а я их знаю. Они могут сказать и сделать все, что угодно, обмануть и пустить слезу, а чуть что не так — воткнут нож тебе в спину. Он владеет ими — телом, разумом и душой, если от нее еще что-то осталось… А теперь давай в самолет, не заставляй пилота ждать.
— Неужели ты не хочешь увидеться с детьми, сказать Джеми, что…
– Нет, на это нет времени. Веди ее к самолету, Джонни. Я хочу проверить пляж.
— Дэвид, я проверил абсолютно все, — произнес Сен-Жак тоном на грани вызова.
— Я сам скажу тебе, все ты проверил или нет, — отрезал Борн, сердито оглядывая песчаный берег, и, не оборачиваясь, громко добавил: — У меня к тебе много вопросов, и моли Бога, чтобы ты смог на них ответить!
Сен-Жак напрягся, шагнул вперед, но его остановила сестра.
— Братишка, не обращай внимания, — она положила свою руку на его. — Он боится.
— Он что? Да он просто злобный сукин сын, вот он что такое!
— Да, я знаю.
Брат посмотрел на сестру.
— Это про того чужака ты говорила вчера?
— Да, только теперь все стало сложнее. Поэтому он боится.
— Ничего не понимаю.
— Он постарел, Джонни. Ему уже пятьдесят, и он не знает, сможет ли делать все то, что делал когда-то давно — во время войны, в Париже, в Гонконге. Это его терзает и гложет, потому что он знает, что придется выкладываться больше, чем когда-либо раньше.
— Думаю, он справится.
— Я знаю, что он справится, потому что у него есть на это очень веские причины. У него уже однажды отняли жену и двоих детей. Он почти ничего не помнит, но именно в этом причина его страданий; Мо Панов тоже так думает, да и я сама… А теперь, спустя столько лет, новая жена и дети под угрозой. Естественно, что у него нервы на взводе.
Неожиданно, с пляжа с расстояния в три сотни футов донесся голос Борна, перекрывая шум морского ветра.
— Черт побери, я же тебе сказал — быстрее!.. Ну а ты, мистер Эксперт! Это что такое — риф, который по цвету сливается с отмелью. Ты об этом подумал?
— Джонни, успокойся. Пойдем к самолету.
— Какая отмель? О чем он?.. О, дьявол, кажется, понимаю!
— А я нет, — заметила Мари, когда они быстро зашагали по пирсу.
— Восемьдесят процентов берега острова окружены рифами, из которых девяносто пять процентов сосредоточены около пляжа. Они разбивают волны, поэтому остров и зовется Транквилити; здесь совсем нет прибоя.
— И что же?
— А то, что любой пловец с аквалангом не рискует разбиться о рифы, он может лечь на отмель перед рифом. Тогда он сможет наблюдать за пляжем и охраной, и подползти ближе, когда все будет чисто, оставаясь в воде в нескольких футах от берега, пока не появится возможность снять охранника. Я никогда об этом не думал.
— Зато он подумал, братишка.
Борн сидел на углу стола, перед ним на диване расположились два старика, его шурин стоял у окна, выходившего на пляж нежилой виллы.
— Мсье, зачем мне — то есть, зачем нам — вас обманывать? — спросил герой Франции.
— Потому что все это звучит как французский фарс.