Спиридоница дала мне на дорогу теплый каравай, завернутый в белую салфетку. Но Адем просто растрогал меня, и, если бы не моя черствость, я прослезился бы от умиления: он подарил мне резное блюдечко для соли и других приправ. Он сам выдолбил его своим кривым кинжалом. Это блюдечко я до сих пор берегу; оно мне так же дорого, как первое и единственное любовное письмо от женщины. Однажды, когда я у себя в деревне готовился к экзаменам в университет, я получил от девушки, по имени Теменужка — ей тогда было шестнадцать лет, — такое письмецо: «Милый Анастасий! Одолжи мне, пожалуйста, твой рюкзак, потому что завтра мы с Раданом пойдем собирать липовый цвет, а у меня нет рюкзака. Твоя подружка Теменужка». Радан был мой однокашник и готовился в политехнический. Но дело не в этом. Важно, что Теменужка приписала к моему имени «милый», слово с глубоким и радостным значением. Вот и блюдечко Адема мне так же дорого, как это первое любовное письмо.
Балабаница не пришла проводить меня, но я на нее не в обиде. Ее, женщину впечатлительную, наше расставание слишком бы растревожило. Да и дел у нее на ферме было по горло.
Так я расстался с Момчиловом и момчиловцами.
Мне хочется вкратце описать окрестности Триграда.
Если спускаться от Доспата к Девину, то справа от Тешела вы увидите поворот на Триград. Сразу же за мостом вы попадаете в тенистое и прохладное ущелье, которое поразительно напоминает вам описанные в книгах величайшие каньоны мира. Разумеется, Триградское ущелье выглядит миниатюрой по сравнению с этими каньонами, но красота его так своеобразна, что ее трудно передать словами. По обеим его сторонам вздымаются к небу о отвесные скалы; они то гладкие и ровные, как стена, то зубчатые, нависающие. Узкое и сумрачное ущелье местами сужается шагов до тридцати, а по дну его, бросаясь из стороны в сторону, стремительно и шумно мчит свои вспененные воды река. Она мечется в каменистом русле, как вспугнутое стадо оленей, и то образует крохотные водопады, то зеленые водовороты, то превращается в кипящую под гигантскими мраморными глыбами снежно-белую пену, стихая лишь на миг в глубоких зеленых или синих омутах, в которые удивленно глядится из-за скал высокое, далекое небо. Ущелье вскоре поворачивает на юго-восток, и если вы за поворотом оглянетесь назад, то увидите перед собой еще один могуче взнесенный вверх, отвесный, как стена, горный склон. Остановитесь на этом месте — пусть там холодно и сыро, — прислушайтесь, затаите дыхание! В воздухе носятся брызги и водяная пыль, пахнет вьющейся по скалам дикой геранью. Из расселин свешиваются кисти сирени — белые, лилово-розовые; на камнях разостланы бархатные мшистые дорожки. Неумолчный шум и грохот реки тщетно ищет выхода на простор — он бьется о скалы, рокот ее несется по ущелью, как эхо далеких раскатов грома. Не торопитесь, постойте на этом месте, полюбуйтесь несказанной красотой! Вы увидите и загадочные пещеры, и ручьи, журчащие среди скал, и если вы захватили с собой удочку, то подойдите к таинственному изумрудному омуту — там шныряет юркая форель в поисках лакомого кусочка. Когда же вы озябнете, ступайте дальше, идти тут есть куда. Минуйте прорубленный в скалах туннель, шагайте дальше по тенистому ущелью, и вы дойдете до самого Триграда.
Некогда, во времена царя Асена, здесь стояла неприступная крепость. И византийцы, и полчища императора Болдуина зарились на эти земли, но крепость, видимо, крепкой костью засела у них в горле. Конечно, сейчас никто в деревеньке не помнит древних зубчатых башен. Ничего здесь не сохранилось от тех далеких времен.