Или, как назвала его фрейлейн Паппенгейм, прочистка дымовой трубы. В течение последних нескольких месяцев Матильда считала, что я уделяю
слишком много времени фрейлейн Берте. Дело не во мне, она нуждалась в помощи. Но, очевидно, я слишком много говорил о ней. Видишь ли, я не мог
сдержаться, потому что, устраняя симптомы паралича, добился с помощью гипноза фантастических результатов. Но теперь все позади. Я констатировал,
что она вылечилась, вернулся домой, чтобы сказать Матильде, что пора укладывать чемоданы. Теперь я хочу выслушать тебя.
Зигмунд спокойно рассказал, что с ним произошло: как Марта «намекнула», что любит его; как он решился просить профессора Брюкке назначить его
ассистентом, а профессор сказал ему, что у него нет будущего в академической жизни, что ему следует поступить в больницу, приобрести опыт и
затем начать частную практику.
– Марта Бернейс из Гамбурга? Дочь Бермана Бернейса, личного секретаря профессора фон Штейна? – спросил Йозеф.
– Да. Он умер два года назад.
– Знаю. Я изучал историю экономики под руководством фон Штейна в университете.
– Йозеф, признаюсь тебе, это был самый тяжелый день в моей жизни. Я просто не вижу выхода.
Брейер сохранял удивительное спокойствие.
– Выхода нет. Но есть вход. Ты говорил мне, что предпочитаешь вылечивать полностью болезни, а не облегчать сопутствующую боль. Я всегда считал,
что в таком желании есть налет мессианства.
– Что плохого в мессианстве, если оно служит стимулом для свершений?
– Ничего. Но оно должно прийти как результат, а не как начало. Знаешь, Зигмунд, я давно увидел под покровом твоей робости крайне отважного и
бесстрашного человека.
Зигмунд смотрел на него с удивлением.
– Думаю, что так, Йозеф. Но поможет ли это мне в моем нынешнем затруднительном положении? Я всегда воспринимал университет как свой образ жизни,
отдавая все свое время исследованиям и преподаванию. Я чувствую себя в кругу идей, как дома. Я не готовился бороться за свое существование в
условиях конкуренции.
– Ты предпочитаешь монастырь?
– Да, с той поправкой, что университет является монастырем, где ищут знания, а не хоронят прошлое. И, откровенно говоря, я не люблю деньги.
– Ты не любишь деньги или не хочешь думать о том, как их зарабатывать?
Лицо Зигмунда зарделось; Брейер часто приходил ему на помощь, когда он отчаянно нуждался, настаивая, что, поскольку его доход большой, а у
Зигмунда нет средств, он вправе облегчить ему жизнь. Зигмунд тщательно подсчитывал свой долг Брейерам, достигавший уже нескольких сотен
гульденов; пройдут годы, прежде чем он сможет начать их выплачивать.
– Зиг, ты хорошо описал академическую жизнь, но ты не будешь в ней счастлив. Тебе будет не хватать свободы. Тебе придется подчиняться. Тебе
будет дозволено выступать с новшествами в строго очерченных рамках: над тобой всегда будут старшие, предписывающие, на что обратить внимание,
что надо поспешить с написанием доклада, который они одобрят и из которого заставят выбросить то, что им не нравится.
Йозеф встал из–за стола и принялся ходить взад–вперед по кабинету.
– Зиг, частная практика поможет тебе встать на ноги. Первое дело медицины – обследовать больных, заботиться о них. Такую исходную работу должен
выполнять любой врач, это, а не сидение за микроскопом позволит тебе сделать более крупные открытия. Пойдем в лабораторию.
Несколько лет назад Брейер убрал стену, разделявшую две комнаты в мансарде. Под окнами, выходившими в сад позади дома, стоял рабочий стол, а на
стенах висели клетки с голубями, кроликами и белыми мышами, над которыми он проводил эксперименты.