Я чувствую себя таким значительным, что по возвращении попрошу тебя о продвижении по службе!
Дункан был таким же высоким, как Рей, однако на этом их сходство кончалось. Безукоризненно одетый в серые фланелевые брюки и голубой твидовый пиджак, Дункан был воплощением аккуратного, делового и умелого служащего.
– Я делаю это не из любезности, успокойся, – уточнил Рей охрипшим от табака и алкоголя голосом. – Это для того, чтобы вновь самому взяться за дело.
– Пока не придет пора смываться?
– Ну, это уж решать Патрону. Он, однако, дал мне понять, что мог бы иногда доверять мне заниматься каким-нибудь грязным дельцем.
– Значит, ты вновь берешься за службу?
– Во всяком случае, нерегулярным образом.
Рей, зевая, вытянул ноги. С тех пор, как он жил в деревне, он все меньше заботился о хороших манерах.
– У тебя усталый вид, – заметил Дункан.
– Я встал на заре и шесть часов был в пути.
– Шесть часов? Я думал, что твое ранчо находилось менее чем в трехстах километрах от Парижа. Ведь ты обосновался в Вире, правда?
– Да, точно двести семьдесят километров.
– Ты оседлал лошадь?
– Я оседлал две лошади.
– Две? Так ты теперь ездишь в дилижансе?
Дункан всегда отпускал свои шуточки насмешливым тоном, таким же сухим, как его длинная костлявая фигура.
– Мой кадиллак – это "две лошади", – ответил Рей [7] .
– Не хочешь ли ты сказать, что ездишь в одной из этих консервных банок? – воскликнул Дункан с отвращением. – Мне уже и так трудно представить тебя в роли нормандского ковбоя, но я вовсе не представляю тебя средним французом. Ты действительно изменился, старик! И это ты, кто терпеть не мог терять время!
– В последний период у меня появилось много времени, и я потратил его на себя.
– Тебе понадобилось время и для того, чтобы отрастить волосы, как я вижу, – заметил Дункан, скептически глядя на него.
– Знаешь, когда живешь в сельской местности, то не обращаешь внимания на такие детали.
– Вспомни, что Патрон обращает на это внимание. И очень пристальное, – уточнил Дункан, поддразнивая его, но в то же время оставаясь стопроцентным образцом служащего.
– Все-таки я надел свой твидовый пиджак, а это уже самая большая уступка, – улыбаясь, ответил Рей. – А разве теперь длинные волосы не в моде?
– К этой моде Патрон остался совершенно невосприимчив.
– Он по-прежнему верен заветам старика Гувера, и, так же как и он, думает, что коммунизм растет вместе с волосами?
– Когда работаешь на него, самое разумное – подчиняться его методам.
Как только начинали говорить о Патроне, Дункан становился весьма серьезным. Он поднялся и начал убирать несколько досье в свой портфель.
– Вот чтение на отпуск... Симона! – позвал он.
Женщина около сорока лет вошла в кабинет. Она была очень ухоженной, и на нее было приятно смотреть.
Рей и она обменялись понимающей улыбкой, как старые сообщники, которые только что встретились и понимают друг друга, даже когда молчат.
Они на самом деле знали друг друга, насколько это возможно для мужчины и женщины.
– Отчет Копполы уже напечатан? – спросил Дункан.
– Вот он.
Отчет был у нее под мышкой и она фривольным жестом вложила его в портфель Дункана. Рей понял, что она уже старалась его очаровать.
– Хорошо, я уезжаю. Мой самолет вылетает через час, – сказал Дункан.
– Да ты даже не ввел меня в курс дела!
– Симона в курсе всего. Сейчас есть только два или три дела, довольно вяло развивающихся... Ах, да! – внезапно вспомнил Дункан. – Есть одна темная история... Женщина, которую нашли в ванной, в луже негашеной извести. Ее муж – чернокожий. Французский полицейский, который занимается этим делом, придет к тебе завтра утром... Симона сообщит тебе все подробности. Ты можешь дать ему некоторые сведения, если он тебя об этом попросит. Французы часто делают это для нас, и хотя бы один раз можно отплатить за их любезность. Больше, кажется, говорить не о чем.