Они нетерпеливо поигрывали мускулами, выдыхали пар и громко отфыркивались под дождём, гарцуя на каменных плитах. То одна, то другая лошадь поднимала голову и жадно поглядывала на открытые ворота Башни и дорогу, убегающую за ними.
Пар-Салиан тоже посматривал на расстилавшуюся перед ним дорогу. Он смотрел на неё и видел многие вещи так ясно, как никто на Кринне, наверное, не мог. Видел на ней много испытаний и много мук, видел великую опасность. Но видел и надежду, хотя её отблеск был слаб и не ровно дрожал во тьме, как свет, отброшенный кристаллом с верхушки посоха совсем юного мага. Пар-Салиан купил эту надежду, купил, не торгуясь, за ужасную цену, но в настоящий момент она была единственным, что можно противопоставить надвигающимся опасностям. «Несмотря ни на что, я должен верить, – подумал маг. – Верить в Богов, верить в себя, а главное, верить в того избранного, который теперь станет моей надеждой, моим боевым мечом…»
А его «боевой меч» в это время стоял во дворе с несчастным видом, судорожно кашляя и дрожа под дождём. Замерзая, он уже некоторое время наблюдал, как прихрамывающий на укушенную ногу брат крутится возле лошадей, готовя их к отправлению. И если сравнивать его е братом, то, скорее всего, он будет походить на дешёвый клинок, незакаленный и ломкий, такой, который сломается при первом же ударе.
Но Пар-Салиан знал гораздо больше об этом «клинке», гораздо больше, чем, возможно, знал сам «клинок». Пар-Салиану было ведомо, что железо, из которого выкована душа молодого мага, закалено страшнейшим огнём и отпущено в крови. Молот судьбы придал ему форму и охладил его в слезах мага, создав самую прекрасную сталь из доселе созданных, крепкую и острую. Пар-Салиан сотворил изумительное оружие, но, как и любое оружие, оно могло быть применено не только для добра, но и для зла. Им можно было защищать слабых и невинных, а можно было убивать их. Маг не знал, в какую сторону повернётся смертоносное острие, и очень сомневался, что сам меч знает это.
Тем временем юный маг, теперь уже носивший красную мантию, хотя без украшений и из простой домотканой материи, поскольку у него просто не было денег, чтоб купить что-нибудь лучше, наконец, нашёл себе хоть какое-то укрытие от проливного дождя. Он забился под огромный розовый куст, росший у стен Башни; его тонкие плечи сотрясались, когда он надрывно кашлял в носовой платок. И каждый раз, едва раздавался кашель, огромный и могучий брат юного мага прекращал свою работу, с тревогой следя за своим хилым братом-близнецом. Пар-Салиан видел, как юноша в такие моменты раздражённо напрягается, и без труда читал по его губам краткие приказы брату оставить его в покое и продолжать заниматься своим делом. Казалось, голос юного мага звучит прямо у него в ушах.
Другой человек суетливо выбежал во двор, успев появиться как раз во время, чтобы помешать коварной ослице привести свой план в исполнение и сбросить груз. Хорошо и опрятно одетый, чуть щеголеватый мужчина средних лет, закутанный в длинный серый плащ, но только для того, чтобы уберечь белые одежды мага от дорожной грязи.
Антимодес был последним, долгожданным спутником. Окружавшая его весёлая и беззаботная аура, казалось, могла без следа рассеять дождливый сумрак дня. Он сразу же упрекнул упрямую ослицу за её поведение, при этом непрерывно гладя её уши и лаская холку, и тут же острым глазом заметил слабое место в узлах поклажи Карамона, о чём немедленно и сообщил большему из близнецов, подкрепляя свои слова быстрой жестикуляцией.
Пар-Салиан не мог слышать того, что архимаг говорит Карамону, но улыбнулся от одного вида этой сценки. Антимодес был старым другом, наставником и кредитором юного мага.