Здесь был и седовласый человек со ртом, похожим на железную полосу, и видом больного хронической болезнью, и Комин понял, что это наставник двух сыновей Джона. Он мог угадать причину его угрюмого характера. Старый Джон живет слишком долго.
Здесь были также представители третьего поколения Кохранов, мужчины и женщины, включая девочку, сидящую со Стенли, переводящую взгляд с него на остальных со смутной тревогой и украдкой бросающую взгляды на Комина, словно он мог взорваться, как бомба. Это была кузина Сидны. Стенли, казалось, не чувствовал облегчения после похорон Баллантайна. Он сидел, уставившись себе под ноги, временами огрызаясь, когда жена что-то шептала ему.
За ним сидела среднего возраста женщина, похожая на Старика-Который-Боялся-Своих-Лошадей больше, чем Джон, не считая того, что у вождя Сиу было очень доброе лицо.
Она бросила нетерпеливый взгляд и резко сказала:
— Стен, почему мы тратим время на этого человека? Я прилетела сюда обсудить дела и не вижу причины…
— Конечно, не видишь, — колко сказал Джон. — Ты дура. И всегда была дурой, Салли. Так что сиди и не раздражай меня.
Кто-то хихикнул. Дочь Джона вскочила.
— Отец ты мне или нет, я не желаю разговаривать в таком тоне! И не буду. Я…
Джон, игнорируя ее вопли, трясущимися руками закурил сигарету. Все остальные, казалось, забавлялись, кроме круглолицей, которая выглядела огорченной.
— Не обращай внимания, мама, — робко прошептала она.
Джон оглядел их обоих с большой скукой.
— Женщины, — сказал он.
Вернулся Питер Кохран.
— Ну, Комин, Хенней сказал, что вы оглушили его и заперли в туалете, это все, что он знает. Он не видел никого, кто бы следил за вами, и не видел никакого нападения.
Комин пожал плечами.
— Не видел. Он был без сознания. А другой парень — гораздо лучший сыщик, чем Хенней.
Стенли сказал:
— У нас есть только слова Комина, что было какое-то нападение.
— И еще, Комин, — сказал Питер Кохран, — вы не пытались сторговаться ни с кем, чтобы кто-то мог захотеть заставить вас замолчать? У вас могут быть какие-то личные враги…
— Конечно, — сказал Комин, — но этот не из них. Никто не ненавидит меня так сильно.
Стенли пожал плечами.
— Откуда вы знаете? Во всяком случае, я считаю, что это не настолько важно, разве что для вас.
— О, но это было, — тихо сказал старый Джон. — Ты тоже дурак, Стенли, иначе бы понял. Если он говорит правду, это значит, что кто-то не желает, чтобы он поговорил с Кохранами. Кто-то предпочел потерять известные Комину сведения, лишь бы они не были переданы нам. И это значит… — Он замолчал, проницательно глядя на Комина. — Вы смелы, но это дешевая добродетель. Смелость ничего не стоит без ума. У вас есть ум? Можете вы закончить мою причинную цепочку?
— С легкостью, — ответил Комин. — Вы намекаете на кого-то в вашем лагере, работающего на две стороны.
Ответом был гам голосов. Седоволосый сын Джона вскочил на ноги, повернулся к Комину и закричал:
— Это заявление разоблачает вас как лжеца! Ни один Кохран не продается!
Комин в ответ рассмеялся.
Взгляд Питера стал мрачным и свирепым.
— Боюсь, я согласен с дядей Джорджем. Комин подразумевает особое знание у предателя — он что-то знает, чего не знаем мы, и боится, что Комизм может рассказать нам. Но нет никаких особых знаний. Я исследовал корабль Баллантайна, журнал, все. Со мной был Стенли, а дядя Джордж и Симон пришли почти сразу же.
— Верно, — подтвердил веселый молодой человек, брат Питера, который был теперь более веселым, чем должен быть в любом случае. — Мы все были вместе. И на борту не было никого, кроме нас. Ни у кого нет особых знаний. Никаких. Я ручаюсь за старого Пита. Кроме того, это глупо. Все Кохраны участвуют в этом деле.