Коробки поступали в лавку с распродаж случайных вещей, из загородных домов, с сельских аукционов и бог знает откуда еще. С романом дело не клеилось, и Сара решила заняться коробками.
Прикрыв пишущую машинку от пыли куском проеденного молью бархата с замахрившимися краями, Сара, сидя за прилавком на высоком стуле, разбирала уже третью коробку. Как и в двух предыдущих, хлама и пыли в ней было гораздо больше, чем каких‑либо ценностей. Сара вздыхала и старалась сделать что могла, не обращая внимания на грязь, покрывшую руки и попавшую под ногти. Она постукивала ногой в такт песне, исполняемой шотландской группой «Глупый колдун», которую поставила на плеер, и о чем‑то мечтала.
Хотя Сара относилась к той небольшой части человечества, которая смотрит на обыденность сквозь призму воображения, взбалмошной она не была. Она могла придумывать историю какой‑нибудь безделушки, строя в уме всевозможные невероятные варианты ее происхождения, и одновременно размышлять, какую цену ей назначить, аккуратно печатала сумму на маленькой этикетке и приклеивала ее на нижнюю часть указанной безделушки.
Роющаяся в коробке Сара вряд ли годилась для обложки журнала «Антиквар», но во всяком случае можно было набросать с нее портрет человека предприимчивого. Темно‑русые густые кудри ниспадали ниже плеч со своевольной правильностью, словно заросли боярышника. Сара была небольшого роста, хрупкая, тонкая в кости, с ярко‑зелеными глазами и отнюдь не классически красивым, а скорее, необычным лицом. Как всегда, на ней были выцветшие джинсы, бесформенный старый свитер и практичные коричневые кожаные ботинки, отчаянно нуждавшиеся в том, чтобы их почистили.
– Я хочу чувствовать себя самой собой, – устало отвечала Сара очередной подруге, которая с самыми лучшими намерениями допытывалась, почему бы Саре не одеваться помодней. – Жизнь и так трудна, – говорила Сара, – а тут еще ходи, как манекенщица.
– Но… – отваживалась спорить подруга.
– На кого бы я хотела быть похожей, – говорила в таких случаях Сара, – так это на оборванку. Ну, знаешь, вся в заплатах и в лохмотьях.
Сдувая пыль со следующего слоя вещей в коробке, Сара вполне могла почувствовать себя самой собой, а то и полнейшей замарашкой. На щеке у нее уже остались широкие грязные полосы, и вокруг поднималось облако пыли. Закашлявшись, она вытащила из коробки последнее сокровище – заводного пластмассового мишку, который бил в маленький барабан, но маленькие барабанные палочки были сломаны, а ключик, которым заводили игрушку, потерян. Сара задумчиво потрясла ее; судя по звуку, внутри были только обломки механизма. Она подумала, не выбросить ли мишку, но, взглянув на мистера Тистла, решила, что на это у нее не поднимется рука. Тогда она написала на этикетке: «10 центов», приклеила ее к мишкиной подошве и стала разбираться дальше. К мишке присоединилась медная пепельница (75 центов), затем чашка без блюдца (50 центов), оловянная сбивалка (15 центов) и почтовая открытка в деревянной рамке (2 доллара 50 центов – из‑за рамки). На открытке был изображен замок на Луаре.
«Пора бы позавтракать», – подумала Сара и снова полезла в коробку.
На этот раз она вытащила пакет из коричневой бумаги. Скреплявшая пакет липкая лента пожелтела и потрескалась от времени. Представив себе, будто это – подарок к Рождеству или к ее дню рождения, Сара немного потрясла пакет и постучала по нему. Но не поняла, что внутри, и разорвала бумагу.
Внутри оказался рисунок в рамке и маленький кожаный мешочек, выглядевший так, словно его сделали из дубленой оленьей кожи. Затягивающие мешочек бечевки были завязаны узлом. «Хорошо, – подумала Сара, разглядывая мешочек. – Его можно использовать в качестве кошелька для мелочи». Свой старый Сара как раз потеряла вчера где‑то между работой и домом.