А сидеть за рулем целый день ему не хотелось. Во всяком случае, на этот раз. Он решил проехать за ними через Лиссабон до шоссе на виллу, а потом вернуться в столицу и поразвлечься там до утра. Что тут предосудительного? Платили мало, работать приходилось почти всегда впотьмах, пенсии не обещали, а отчет он напишет столь обтекаемо, что уличить его в «халяве» будет невозможно. Кроме того, если бы начальники хоть немного соображали, они для слежки за парочкой на обратном пути выделили бы другую машину. Один и тот же автомобиль, встретившийся по дороге в оба конца, обеспокоит даже слабоумного. А судя по тому, что удалось разглядеть в бинокль, мужчина за рулем казался отнюдь не таким и, видимо, был способен постоять за себя.
Впрочем, Мэттью прекрасно знал, как задобрить боссов — брось им пригоршню крошек и они довольны — самонадеянные мерзавцы, считающие, будто управляют миром, и он вращается вокруг них, а не Солнца. Их умиротворит даже такое: «Ездили в Эсториль, в гостиницу „Глобо“. Сеньорита заходила туда одна. Вышла со средних размеров бумажным свертком. Села в машину и уехала вместе с сеньором Фарли». Счастливчик этот «сеньор», если «сеньорита» ему благоволит.
Он следовал за машиной Ричарда, тоненько насвистывал сквозь зубы. В конце концов ему же поручено «обеспечить легкий контакт»! А что может быть легче, чем возобновить слежку завтра?
На виллу они вернулись уже ночью. Фабрина, домоправительница, оставила им, к удовольствию Фарли, холодный ужин. А Саре день показался столь бурным, что и есть не хотелось. Когда она вошла в просторную прихожую, прижимая сверток к груди, Фарли сказал: «На мой счет не тревожьтесь. Я поем один, — перевел взгляд с ее лица на сверток и улыбнулся. — Все понятно. Хочется поскорей подняться наверх и вскрыть его, так?»
Она кивнула с признательностью и подумала: «Догадывается ли он — наверно, да, он меня уже хорошо понимает — о моих сомнениях?» Сару преследовал образ матери — смятенной, забывавшейся, укладывающей в сверток грошовые безделушки…
— Верно, — сказала она, — именно этого мне и хочется, Ричард.
Услышав его ответ, она убедилась — Фарли ее опасения понимает. Сложив толстые губы в простоватую улыбку, он пожал плечами и произнес: «Да вы не волнуйтесь. Если в свертке окажется хлам, я не зареву. Как бы вы ни думали, я считаю, вам не за что меня благодарить. Даже за бензин на поездку в Лиссабон». Он коснулся ее щеки костяшками пальцев — так добрый дядюшка стремится развеять глупенькие страхи маленькой племянницы. Потом отвернулся, пошел на кухню и на ходу бросил: «Спокойной ночи. Приятных снов».
Груз переживаний затуманил Саре глаза на пути вверх по широкой лестнице, ведшей к портрету матери, который теперь скрывался в глубокой тени — свет горел только у входной двери.
В спальне Сара зажгла все лампы и села за маленький письменный стол у окна. Взяв дрожащими руками маникюрные ножницы, она перерезала веревки и липкую ленту на свертке. Из него выпали два других, завернутые в мягкое белое полотно. Один — длинный и плоский, второй — прямоугольный и легче первого. А между ними лежал белый незапечатанный и неподписанный конверт. Руки Сары дрожали по-прежнему, когда она вынула оттуда сложенный вчетверо лист писчей бумаги. Развернув его, увидела вверху герб виллы Лобита и сразу узнала мелкий аккуратный старомодный почерк матери. Документ, составленный, судя по дате, за неделю до ее смерти, гласил:
"О содержимом этого пакета известно отцу Ансольдо из Собора Богоматери в Мончике, в присутствии которого он и был запечатан… "
Сара помнила отца Ансольдо. Фабрина сказала, что он умер.