«Что за бес в нем проснулся? — подумал Гедди, — Забияка и драчун, вечно скрывавшийся под напускным равнодушием? Нет, скорее всего заговорило опасение за собственную репутацию и безграничное самолюбие».
— Леди Джин была дьявольски хитра, — продолжал Беллмастер. — Она прекрасно понимала, что мы перероем все ее бумаги. Во всяком случае сразу после ее смерти. Как вы думаете, кто сильнее всего толкал — именно толкал — Сару в религию?
Гедди притворился, что размышляет над вопросом, хотя ответ знал прекрасно. На самом деле он анализировал все оттенки беседы с аристократом. Хотя с тайным миром Беллмастера Арнолд был почти не связан, он не мог не признать, что восхищался им, и потому давно научился заглядывать «под» и даже «за» всякого вопроса, чтобы понять, какой подспудный смысл придает ему собеседник — ведь стряпчий знал: если люди Клетки вдруг начинают интересоваться очевидным — это ловушка.
— По-моему, — ответил он наконец, — Сару толкали с двух сторон. Брантон не хотел тратить на нее время, и, когда разошелся с леди Джин, она оставалась или у матери, или с теткой. Леди Джин, видимо, все-таки любила по-своему дочь, — но тоже возиться с ней не хотела. В краткие каникулы она баловала Сару как могла, была ей истинным другом. Думаю, леди Джин — без всякой задней мысли, что выплыла бы после ее смерти, безвременной или, наоборот, долгожданной, — повлияла на дочь. Ведь она обладала романтическим характером. Возможно, ей хотелось, чтобы дочь — назло вам, милорд, — жила праведной жизнью.
— К черту «назло», Гедди. Вы же понимаете, куда я клоню. Девчонка сбежала. А я так и слышу, как Джин говорит ей: "Если поймешь, что тебе там невыносимо, не отчаивайся. Уходи оттуда. И о тебе позаботятся. Стоит только… " Что же именно?
— Понятия не имею, милорд.
— А у вас самих ничего для Сары нет? Скажем, ключа от ячейки в банке или документов? Возможно, вам передали что-нибудь для нее уже после смерти Джин?
— Ничего. И, сказать по правде, я даже леди Джин не считаю хитрой и предусмотрительной настолько, чтобы припрятать нечто для дочери на случай, если та решит покинуть монастырь, и предупредить об этом еще до того, как ту постригли в монахини.
— Пожалуй, вы правы. По крайней мере, хочется верить. А как насчет полковника Брантона?
— Если у него и есть нечто такое, разве он может вам помешать?
— Ни в коем случае. Убрать его труда не составляет.
— Вот именно, милорд. И учтите — последнюю фразу я не слышал.
— Отлично. — Беллмастер встал. — Мы со своей стороны сделаем все, чтобы разыскать девчонку. Но если и вы что-нибудь о ней услышите — дайте мне знать. Да, вот еще что. Я не хотел тащить вас сюда через полстраны, но, надеюсь, вы успеете хорошенько развлечься на Кадоган-сквер до отхода вашего поезда?
Не высказав удивления, — а Гедди все-таки не ожидал, что Клетка до сих пор следит за ним, — он парировал: «Мои визиты в Лондон всегда заканчиваются приятно, милорд».
Гедди ушел, а лорд Беллмастер Конарейский в раздумье опустился в кресло и не спеша допил виски. Немного поразмышлял о Гедди. Когда он, Беллмастер, был связан с Клеткой теснее, он пользовался молодым Гедди вовсю. Одному Богу известно, кто первым разглядел его ограниченные, но полезные способности, а всего через несколько месяцев Арнолда подчинили Клетке полностью, прибегнув к старому как мир способу. Из него сделали мишень, привлекли внимание противников, и те приставили к нему ту женщину — Беллмастер даже имя ее не забыл — Франчину Пави. Завязался короткий военный роман, один из уик-эндов люди Клетки заставили Гедди провести в Почитано, где он в ночь с субботы на воскресенье должен был опоить Франчину снотворным якобы для того, чтобы выписать из ее записной книжки все адреса и телефоны, хотя в Клетке их давно уже знали.