Прежде всего была высечена плетьми жена Прасутага Боудикка и обесчещены дочери; далее, у всех видных иценов отнимается унаследованное от предков имущество (словно вся эта область была подарена римлянам), а с родственниками царя начинают обращаться как с рабами. Возмущенные этими оскорблениями и страшась еще худших, поскольку их земля стала частью провинции, ицены хватаются за оружие и привлекают к восстанию тринобантов…» ([105] XIV, 31). А с тринобантами римляне поступали еще худшим образом: выгоняли из их жилищ, сгоняли с полей, обращали в рабство, грабили местные храмы. Причем, этими бесчинствами занимались уже не отдельные центурионы, а масса простых легионеров и демобилизованных ветеранов ([105] XIV, 31).
Не слишком многое изменилось и после восстания Боудикки, которое было подавлено римлянами. Хотя прямой грабеж и насилие над местным населением уже не допускался, но римские чиновники применяли изощренные издевательства, подобные тем, что мы видели ранее в отношении фризов, и которые вынуждали местное население давать взятки или просто отдавать последнее, что у них есть. Как пишет Тацит, помимо того что британцев обязали уплачивать подать хлебом в целях снабжения римской армии, римляне их «издевательски заставляли подолгу дожидаться у запертых государственных складов и даже покупать хлеб не иначе, как вручив взятку; им указывали для сдачи хлеба отдаленные округа, куда им можно было попасть лишь кружными путями, так что общины должны были доставлять его в глухие и бездорожные местности, тогда как римские зимние лагеря находились поблизости, и лишь насытив алчность немногих, они добивались того, что было удобно для всех» ([106] 19).
Как видим, алчность, жажда наживы обуяла уже не только сенаторов, всадников и чиновников, но и римских офицеров и даже простых солдат, и ради получения денег они были готовы пойти на самые изощренные издевательства над местным населением, а при случае – и на прямой грабеж и насилие. И это вполне объяснимо – алчность заразительна. Если римская верхушка в погоне за наживой утратила всякий стыд и совесть, то что можно было ожидать от простых центурионов и легионеров – ведь рыба всегда гниет с головы.
Одновременно с ростом коррупции в течение I в. н.э. происходило и резкое падение нравов. Император Калигула (37-41 гг. н.э.) открыто сожительствовал с тремя своими родными сестрами, свою очередную жену Цезонию выводил голой к обеду для демонстрации гостям, а понравившихся жен своих гостей, приглашенных к обеду, уводил в соседнюю комнату и там насиловал. А некоторых понравившихся ему отбирал у их мужей и делал на какое-то время своими женами. Он также убил своего брата Тиберия, тестя Силана и множество знатных римлян ([74] с.463-466). Жена императора Клавдия (41-54 гг. н.э.) красавица Мессалина, была настолько помешана на сексе, что ей уже не хватало бесчисленных любовников, и, как писал Ювенал, она по ночам отправлялась в лупанарий (публичный дом) и отдавалась там его посетителям. А к утру возвращалась во дворец, «вонь лупанара неся на подушки царского ложа» ([125] VI). Но и этого ей показалось мало, и она, воспользовавшись отъездом своего мужа-императора, устроила шутовскую свадьбу со своим молодым любовником, с обрядом бракосочетания и пышным пиршеством ([105] II, 27).
Следующая жена Клавдия, его родная племянница (!) Агриппина, сначала отравила его самого,чтобы сделать императором своего сына Нерона, а затем пыталась соблазнить и самого Нерона (своего сына!), чтобы усилить свою власть при дворе. Не имея никакой формальной власти, она, пользуясь своим положением жены, а потом матери императора, открыто и безжалостно расправлялась с аристократами и чиновниками, которые в чем-то мешали ее планам ([74] с.480-486).