Женщина почему-то не приглашала его войти, и Николаю пришлось самому сказать, что он хотел бы дождаться Александру Павловну.
– Ну что ж, – сказала женщина, – пройдите тогда на кухню. Эмма, покажи.
Женщина пропустила в дверь Николая, и он пошел вслед за Эммой по очень длинному и темному коридору.
На кухне шипело три или четыре примуса. Эмма сняла с табуретки таз с мыльной водой. Николай сел. Эмма подкачала один из примусов и, так ничего и не сказав, ушла.
Потом пришла женщина с озабоченным лицом. Она, очевидно, почувствовала какую-то неловкость в том, что офицер, к тому же раненный, сидит на кухне, и предложила Николаю перейти в комнату, хотя у них там и беспорядок. Николай сказал, что, если он не мешает, ему и здесь хорошо, и спросил, когда приходит обычно Шура.
– По-разному, – ответила женщина, мешая что-то в кастрюле и стоя к нему спиной. – В три, четыре, пять… Иногда и поздно вечером.
Помолчав, она спросила:
– А вы что, родственник ее или знакомый?
– Родственник, – ответил Николай.
Женщина потушила примус и ушла.
Зашли и ушли, ничего не говоря, но с любопытством взглянув на Николая, еще две женщины. Потом вбежал на кухню очень хорошенький мальчишка лет пяти, курчавый, светлоглазый и общительный. Его сразу заинтересовала повязка.
– У дяди Феди тоже такая была, – сказал он, – только не тут, а тут. Он на костылях ходил. Вы ходили на костылях?
– Нет, не ходил, – ответил Николай.
Мальчик старательно поковырял в носу и опять спросил:
– А почему у вас одна Красная Звезда?
– Не заслужил больше.
– У дяди Феди две. И такая медаль, как у вас. И еще одна. На ней винтовка и шашка. Как вас зовут?
– Дядя Коля. А тебя?
– Вова. Вы к тете Шуре пришли?
– К тете Шуре.
– А зачем?
Николай рассмеялся.
– Хочу на нее посмотреть.
Вова сел на корточки, провел пальцем по сапогам Николая и сказал:
– Принести щетку?
Николай улыбнулся:
– Вот это ты правильно заметил, Вова. Валяй-ка, принеси.
Вова застучал голыми пятками по коридору и через минуту принес старую, облезлую сапожную щетку. Николай почистил сапоги. Вова сосредоточенно за ним следил, сидя рядом на корточках.
– А зачем вам надо на тетю Шуру смотреть? – спросил он.
– Да просто так, хочется.
– А ее столик вы знаете какой?
– Какой столик? – не понял Николай.
– Как какой? У всех тут есть столик. Показать?
– Ну, покажи. Или нет: я сам угадаю. – Николай оглядел кухню. – Вот тот? Да?
– Ага. А откуда вы знаете?
– Угадал.
Николай подошел к столику. Он был очень чистый, опрятный, покрыт свежей клеенкой. Стояло несколько кастрюлек, повернутых вверх дном, горшочек с солью. Справа, на приделанной к стенке полочке, тоже покрытой клеенкой, лежало мыло, две зубные щетки и бритвенный прибор с помазком.
– А это чье? – спросил Николай.
– Что? Щеточки? Красная – тетя Шуры, а желтая – дяди Феди. Нельзя ж одной щеткой чистить зубы, правда?
– Нельзя, – сказал Николай и подошел к окну. – Конечно, нельзя.
Внизу, на дворе, двое парней пилили дрова. Несколько минут Николай следил за мерно раскачивающимися фигурами, потом, не оборачиваясь, спросил, давно ли дядя Федя здесь живет.
– Как давно? – удивился Вова. – Всегда. Мы из Уфы приехали, он уже жил… Вы умеете в крестики и нолики играть?
– Нет, не умею.
Николай провел рукой по шелковистым Вовиным кудряшкам и направился к выходу.
– 3 –
Очень молоденькая и очень тоненькая сестра с подхваченными марлевой косынкой волосами сидела у окна в приемном покое и читала растрепанную, пухлую книгу.
– Вам надо еще в центральный распределитель сходить, – сказала она, взглянув на Николая и не притрагиваясь к протянутым ей бумагам.
– Зачем? – спросил Николай. – Мне сказали прямо в Окружной госпиталь идти.
– Нет, у нас так не принимают. Обязательно нужно через распределитель.