– Дети вот только… без отца-то – ничего?
– А что? Они уж теперь большие. Да потом такого отца иметь – лучше не иметь.
– Он всегда был такой?
– Какой?
– Ну, хулиганил, дрался?..
– Нет, раньше выпивал, но потише был. Это тут – к Михаиле-то приревновал… С прошлого года начал. Да еще грозит! Грозит, Георгий Константиныч: прирежу, говорит, обоих.
– Так, так. А кто такой этот Михайло-то?
– Да сосед наш, господи! В прошлом годе приехали… Шофером в сельпо работат.
– Он что, одинокий?
– Да они так: переехать-то сюда переехали, а там дом тоже не продали. Жене его тут не глянется, а Михайле глянется. Он рыбак заядлый, а тут у нас рыбачить-то хорошо. Вот они на два дома и живут. И там огород посажен, и здесь… Вот она и успевает-ездит, жена-то его: там огород содярживат и здесь, жадничат в основном.
– Так, так… – Ваганов вовсе убедился, что прав Попов: изменяет ему жена. Да еще и нагло, с потерей совести. – Вот он тут пишет, что дескать, вы ему прямо сказали: "Тебя посажу, а сама тут с Мишкой пожи ву". – В "характеристике" не было этого, но Ваганов вспомнил слова Попова и сделал вид, что прочитал. – Было такое?
– Это он так написал?! – громко возмутилась Попова. – Нахалюга! Надо же!.. Женщина даже посмеялась. – Ну надо же!
– Врет?
– Врет!
"Да, уверенная бабочка, – со злостью уже думал Ваганов. – Ну нет, так просто я вам мужика не отдам".
– Значит, сажать?
– Надо сажать, Георгий Константиныч, ничего не сделаешь. Пусть посидит.
– А не жалко? – невольно вырвалось у Ваганова.
Попова насторожилась… Вопросительно посмотрела на молодого следователя, улыбнулась заискивающе.
– В каком смысле? – спросила она.
– Да я так, – уклонился Ваганов. – Идите. – Он пристально посмотрел на женщину.
Женщина сказала "ага", поднялась, прошла к двери, обернулась озабоченная… Ваганов все смотрел на нее.
– Я забыл спросить: почему у вас так поздно дети появились?
Женщина вовсе растерялась. Не от вопроса этого, а от того, как на ее глазах изменился следователь: тон его, взгляд его… От растерянности она пошла опять к столу и села на стул, где только что сидела.
– А не беременела, – сказала она. -Что-то не беременела, и все. А потом забеременела. А что?
– Ничего, идите, – еще раз сказал Ваганов. И положил руку на "бумаги". – Во всем… – он подчеркнул это "во всем", – во всем тщательно разберемся. Суд, возможно, будет показательный, строгий: кто виноват, тот и ответит. До свидания.
Женщина направилась к выходу… Уходила она не так уверенно, как вошла.
– Да, – вспомнил еще следователь, – а кто такой… – он сделал вид, что поискал в "бумаге" Попова забытое имя свидетеля, хоть там этого имени тоже не было, – кто такой Николай Королев?
– Господи! – воскликнула женщина у двери. – Королев-то? Да собутыльник первый моего-то, кто ему поверит-то! – Женщина была сбита с толку. Она даже в голосе поддала.
– Он что, зарегистрирован как алкоголик? Королев-то?
Женщина хотела опять вернуться к столу и рассказать подробно про Королева: видно, и она понимала, что это наиболее уязвимое место в ее наступательной позиции.
– Да кто у нас их тут регистрирует-то, товарищ Ваганов! Они просто дружки с моим-то, вместе на войне были…
– Ну хорошо, идите. Во всем разберемся.
Он наткнулся взглядом на белые листы бумаги, которые ждали его… Задумался, глядя на эти листы. Майя… Далекое имя, весеннее имя, прекрасное имя… Можно и начинать наконец писать слова красивые, сердечные – одно за одним, одно за одним – много! Все утро сегодня сладостно зудилось: вот сядет он писать… И будет он эти красивые, оперенные слова пускать, точно легкие стрелы с тетивы – и втыкать, и втыкать их в точеную фигурку далекой Майи.