Сам капитан сказал, – бормотала Франциска, с трудом поднимаясь с пола.
– Я сейчас пойду к графу. Успокойся, Франциска, – сказала Людвига.
Избегая умоляющего взгляда измученной женщины, она быстро вышла из комнаты.
– Кто там? Ах, это ты, Людвись! Прости меня, но я очень занят. – Эдвард положил на стол трубку полевого телефона.
Его кабинет был превращен в штаб. На столе – два телефона. На стене карта края, утыканная красными и черными флажками. Палаш и револьвер лежали на диване.
– Эдди, на одну минуту… Я прошу тебя сделать для меня одну вещь…
– Говори, Людвись. Ты же знаешь, что я для тебя все сделаю.
Зазвонил телефон. Эдвард взял трубку.
– Да, я. Что? В Павлодзи восстание? Что такое? На вокзале стрельба? Сейчас же узнайте, в чем дело. Конечно… Поставьте всех на ноги… Сейчас приеду… Что? Немецкий эшелон?.. Пришлите взвод для охраны усадьбы. Да. Сейчас еду!
Эдвард в бешенстве швырнул трубку на стол.
– Что случилось, Эдди?
Могельницкий торопливо застегивал пояс, на котором висели палаш и револьвер. Лицо его было мрачно.
– Небольшие неприятности. Мы все это устраним… Вскоре здесь будет Владислав со взводом кавалерии. Не волнуйся, радость моя, все уладится. Но на всякий случай будьте готовы к отъезду… Я позвоню из штаба. Ну, прощай!
– Эдди, а моя просьба?
– Прости, ты о ней скажешь вечером…
– Но тогда будет поздно. Я прошу тебя, Эдди, умоляю… Сделай это для меня – освободи сына Юзефа! Мне страшно даже сказать, но его собираются расстрелять сегодня ночью.
Она преграждала ему путь.
– Ах, вот ты о чем? Ну, этого сделать нельзя! Это опасный человек. И вообще, моя дорогая, не вмешивайся в эти дела. Я спешу, Людвись.
– Умоляю тебя, Эдди! Сделай это ради меня… Слышишь? Умоляю!
Она обняла его за плечи и нежно прильнула к нему.
Но он разжал ее объятия и решительно отодвинул в сторону.
– Я не могу остаться здесь ни одной минуты. Меня ждут. На вокзале неспокойно… Прощай.
Она схватила его за рукав мундира.
– Эдди, ради нашей любви, прошу тебя! Если ты не сделаешь, значит, не любишь…
Он резко повернулся к ней, холодный, совсем чужой.
– Я прошу тебя, я, наконец, требую… да, требую не вмешиваться в дела штаба! Ты просишь невозможного. Что тебе до них? Эти люди готовы уничтожить нас, а ты их еще защищаешь… Твоя гуманность неуместна. Их надо истреблять, как бешеных собак! Пожалуйста, без истерики! Вместо того, чтобы мне помочь, ты только мешаешь…
Закрылась дверь. Быстро прозвучали по коридору твердые шаги и звон шпор. Через минуту трое всадников неслись вскачь к городу.
Глава шестая
Дзебек твердо решил заработать золотые погоны подпоручика и тысячу марок, а в случае неудачи – скрыться подальше. И так уже давно пора было переменить место. Но сейчас, когда шла игра и лишь раздавались карты, шулер поборол в нем труса. Сначала «ударить по банку». Жди, пока опять настанет такое сумасшедшее время, когда так же легко стать генералом, как и быть повешенным. Только бы не сорваться! Большая игра бывает раз. И он действовал.
Захватив с собой двух капралов и сержанта жандармерии Кобыльского, еще недавно служившего швейцаром в «заведении» пани Пушкальской, Дзебек устремился в рабочий поселок.
У дома, где жил Пшеничек, пролетка остановилась.
– Стоп! – Дзебек соскочил на мостовую. – Кобыльский, за мной! Авось мы накроем эту стерву Пшеничека… – И, придерживая палаш, он вбежал во двор.
– Вот он, вот он! Стой! Стрелять буду! – с дикой радостью заорал Дзебек, когда перед самым его носом шарахнулась назад в коридор высокая фигура пекаря.
Леон влетел в комнату, как бомба, и тотчас запер дверь на ключ.
– Езус-Мария! Что такое? – вскрикнула мать.
Но в дверь уже ломились.
– Кобыльский, вышибай, а то уйдет!
Сержант разбежался и всей тяжестью тела грохнулся в дверь.