Уже проснувшаяся в ней женщина подсказывала ей самые красивые движения и ту неуловимую форму кокетства, к которой, сама того не зная, она прибегала из желания нравиться.
– Ты о чем с ним говорил? – в упор спросила она Андрия, не дав ему даже поздороваться.
– Так… о родственничках… Евойный папаша и моя бабушка – двоюродные знакомые… А ты что, с ним в гляделки играешь? Чего же на холоде, в хату не зовешь? Я хотел ему нагнать жару, да ты…
Андрий внезапно смолк. В сощуренных глазах девушки было столько холода, что ему стало не по себе.
– А еще что?
В этом вопросе Птаха уловил нескрываемую угрозу. Коса нашла на камень. Андрий не желал размолвки – не для этого он шел сюда. Но встреча с Раймондом и допрос Олеси, такой неприветливой и даже злой, испортили все.
– Еще что? – Олеся стукнула каблучком о бетон.
– Еще я сказал ему, чтобы он проваливал отсюда к чертовой бабушке, поняла?
Андрий решил, что день все равно испорчен, и шел напролом. Налетевший ветер настиг Олесю врасплох. Она яростно ударила рукой по взметнувшейся юбке. Андрий скромно опустил глаза.
– Какой осел! Какой осел! Что теперь человек подумает? – шептала она.
Андрий с огорчением увидел в ее глазах слезинки.
– Ну, пускай я осел, но зачем же ты плачешь? Я ж тебе ничего такого…
– Я плачу? Не хватало, чтобы я перед каждым мальчишкой еще плакала! Ветер глаза режет, а он… Тоже ухажер! Соплей к земле примерзает, а туда же… Скажи ты мне, какого ты черта сюда ходишь? Сколько раз говорила, что видеть тебя не хочу!
– Я что-то этого не слыхал.
– Уйди с глаз, противный.
Олеся отвернулась. Андрий не знал, как помириться с ней. Он чутьем понял, что Раймонд пришел сюда не на свиданье. Олеся тогда вела бы себя иначе.
– Закурить с горя, что ли? – грустно сказал он и полез в карман за табаком. Пальцы наткнулись на сложенную бумагу. Он вынул ее, развернул и еще раз прочел: «Приказ командующего вооруженными силами государства Польского на Волыни…»
– Ты не знаешь, Олеся, твой батька читал эту штуковину? Что он делает? Может, мне к нему пойти, раз тебе не по душе пришелся?
– К отцу нельзя – у него гости. Дай сюда! – Олеся взяла из его рук листок.
Приказ был напечатан по-польски и по-русски. Быстро просмотрев его, Олеся повернулась к Андрию:
– Не ходи за мной, я сейчас вернусь… – И побежала к дому.
Андрий повеселел. Дела, видимо, поправлялись. Повернувшись спиной к ветру, он на радостях стал крутить огромную цигарку.
В комнате напряженно слушали. Раевский медленно и раздельно читал:
– «Параграф первый. Волею польского народа с сегодняшнего дня вся власть в крае принадлежит штабу легионеров».
– Видали? Залез на Украину и командует именем польского народа! – возбужденно крикнул Остап Щабель, чернобровый красавец, молотобоец из депо.
– Интересно их спросить, когда они у польского народа спрашивались? – порывисто поднялся стройный Метельский, и в глазах его полыхнула ярость.
– «Параграф второй. Объявляю в городе осадное положение. Хождение по улицам после семи часов запрещается под страхом расстрела.
Параграф третий. Запрещаются всякие собрания, сходки, сборища без моего на то разрешения. Лиц, уличенных в агитации против командования и вновь организованной власти, приказываю расстреливать на месте».
– Ого!
– Сразу видать волчью хватку!
– Ничего себе «власть польского народа»!
– А этого самого польского народа боятся как черта!
– «Параграф четвертый. Предупреждаю, что каждый насильственный захват кем-либо личных владений граждан Польского государства или их имущества будет считаться грабежом, и с захватчиками будет поступлено, как с бандитами».
– Ага! Вот с этого бы и начинали!
– Народа что-то не видать, а вот помещичий арапник налицо, – прогудел Чобот.