– Толкуй больной с подлекарем! – развеселился Кузька. – Вот машину, которая нас везла, я в гости не звал, велика, в горницу не влезет. А самолёт – другое дело. Сколько я их в небе перевидал, ни один крупнее вороны или галки на глаза не попадался. А этот не простой самолёт, обиженный Если тесно ему покажется, так ведь в тесноте, да не в обиде. А будешь надо мной смеяться – убегу и поминай как звали.
Самолёт, конечно, не откликнулся на Кузькино приглашение, а улетел, куда ему было надо.
Кузька долго-долго глядел ему вслед и грустно сказал:
– И этот не захотел к нам в гости. Крепко на меня обиделся, что ли…
ВОРОБЬИНЫЙ ЯЗЫК
Наташа решила больше не смеяться над Кузькой. Если маленькие чего не знают, на то они и маленькие. Вырастут – узнают. А Кузька – совсем маленький, хоть и в огромных лаптях. Откуда ему знать про самолёты?
– Ты разве в машине с нами приехал? – спросила девочка.
– А то где же? – важно ответил лохматик. – Я у неё спросил: «Довезёшь?».
«Полезай, – отвечает, – довезу».
– У машины спросил?
– А как же? Без спросу – останешься без носу. Очень удобно ехал. В ведре.
Мы с веником там хорошо уместились.
– Что ж, машина так и сказала: «Полезай – довезу»?
– Ну, она-то по-своему, по-машинному: рр! Да я не глупый, понял. Вот и довезла. Тут я, видишь? Вот он. – Кузька для убедительности потыкал в себя пальцем и сказал, что машинные языки не ахти как знает. То ли дело птичьи или звериные.
И тут как раз зачирикал воробей. Может, Летун прилетел благодарить за угощение? Наташа искала глазами воробья, а в кухне уже свистели синицы, заливался соловей, стучал дятел.
Мяукнула кошка. Птицы умолкли. Громко залаяла собака. Невидимая кошка заорала изо всех кошачьих сил и удрала. А невидимая собака вдруг так тявкнет на девочку! Наташа чуть со стула не свалилась и закричала: «Мама!» И тут всё стихло, кроме Кузькиного смеха. Это он кричал разными голосами.
Ну и Кузька!
Она хотела попросить, чтобы Кузька ещё полаял, но тут замычала корова, закукарекал петух, заблеяли овцы и козы, закудахтала курица, запищали цыплята. Курица звала детей всё громче, цыплята пищали всё жалобней, а потом смолкли. Верно, курица увела их подальше от стада, от множества копыт и мохнатых ног. Вдруг замолкли овцы с козами и заревел кто-то страшный.
Зашумели, заскрипели деревья, завыл ветер. Кто-то ухал, верещал, стонал. Но вот всё затихло и в тишине что-то взвизгнуло.
– Страшно, да? – спросил Кузька. – Я тогда тоже испугался. – Когда и где испугался, он рассказывать не стал, а задумчиво произнёс: – По-воробьиному-то я давно говорю. И по-вороньи, и по-куриному. Лошадиный знаю, козлиный, бычий, свинячий, ну и кошачий, и собачий. А когда в лес попал, заячьему выучился, беличьему, лисьему… Волчий понимаю, медвежий.
Рыбьи языки хуже знаю, труднее они: покуда выучишь, десять раз утопнешь или простудишься. Ещё карасий от щучьего отличу, а больше ни-ни.
Наташа во все глаза смотрела на Кузьку. Маленький, а сколько языков знает!
А вот она, хоть и большая, знает всего несколько десятков английских слов и одно немецкое.
– Кузенька! – робко спросила Наташа. – А теперь ты скажешь, кто ты? Или ещё не пора?
Кузька внимательно посмотрел на девочку и стал загибать пальцы:
– Кормленный я? Кормленный. Поенный? Поенный. В бане паренный? Паренный. Ну так слушай…
И тут в дверь постучали.
– Беги открывай! – прошептал Кузька, – Да никому про меня не сказывай!
ТО ТЕПЛО. ТО ХОЛОДНО
– Дверь обить не желаете? – спросил незнакомый дяденька. – Чёрная клееночка имеется и коричневого цвета. Да ты одна, что ли, дома, девочка? Спрашивать надо, спрашивать, когда дверь отпираешь, и чужим не открывать. Говоришь вам, говоришь, учишь вас, учишь, – ворчал дяденька, стучась в соседнюю дверь.
Наташа вернулась в кухню.