Нигде в этих сельских районах кандидат от власти не получил свыше сорока процентов. Но даже те, у кого хватило смелости сказать мне правду, дальше не пошли: мы напишем эти семьдесят восемь, сказали они мне, потому что соседи все равно напишут столько же. У Гончарика было и по сорок, а в некоторых сельских районах – по пятьдесят. И это даже при дикой массированной травле оппонента Лукашенко. Любопытно было глядеть в глаза людям, работавшим в комиссиях, считавшим голоса, беседовать с ними об объективности. Были случаи, особенно с педагогами: смотрит прямо в глаза, благо, привыкла лгать и детям, и взрослым, но в какой-то момент понимаешь, что ей – стыдно.
Я проголосовал и, как мы и договаривались, пошел на площадь перед Дворцом Республики. Туда пришло примерно столько же народу, сколько приходило и за неделю до голосования на митинг – около десяти тысяч человек. За Дворцом Республики стояли машины с ОМОНом. Шел дождь, люди были с зонтиками.
Еще до голосования руководители «ЗУБРа» и других незарегистрированных молодежных организаций клялись: наших ребят нужно только покормить, они займут Дворец Профсоюзов и создадут очаг нравственного сопротивления узурпатору. Но для этого должен быть призыв кандидата в президенты. Я уточнил: моего призыва от имени кандидата будет достаточно? Да, ответили мне, но лучше, если будет призыв Гончарика.
Я поговорил с Гончариком. Стало видно, что он трусит. Этот разговор слышал наш известный поэт Владимир Некляев. Он подошел к Гончарику и обложил его: ты – г…! Если ты ничего не можешь, то куда вообще полез? Иди и скажи, иначе – я тебе морду набью! И Гончарик – пошел. Ребята, которые говорили, что их нужно накормить, а там они проявят чудеса героизма и стойкости, начали метаться перед зданием – Дворец Профсоюзов был закрыт. Наконец, кто-то смелый разбил стекло, открыли дверь и они вошли в здание. Большие «зубры» раздали колбасу и сразу исчезли. Осталось человек двести подростков, класса девятого – десятого. Дети эти горькие сбились в угол.
Из взрослых остались только мы с Юрием Ходыко. Весь «президентский совет» во главе с Гончариком, как говорят, слинял, не оставив даже кого-либо из консультантов. Мы послали за кем-нибудь из «президентского совета», так сказать, из VIP-персон, уполномоченных представлять кандидата. Появились Чигирь и Калякин, посидели полчаса и ушли. Мелькнул и исчез Маринич.
Дети съели колбасу и стали бродить по большому залу. Вдруг кто-то крикнул: «ОМОН!» – и они снова сбились в угол, как ягнята, испугавшиеся волка. Никакого ОМОНа не было. Я начал расспрашивать, откуда они. В основном, приехали из провинции. Чем их привлекли, этих зубрят – не знаю. Знаю только: привлекли и – предали. Мы с Юрием Викторовичем провели там ночь. Я отлучился лишь на какой-то час, поменять промокшие туфли. Вернулся, и договорились с Ходыко утром пойти на заводы разговаривать с рабочими, объяснять им, звать на помощь, понимая, что ни мы туда не пойдем, ни они на наш призыв не придут.
В начале седьмого 10 сентября все ушли из Дворца Профсоюзов. Ушли и мы с Ходыко, ушли к независимым наблюдателям, чтобы узнать, что они там «наблюдали»…
В прессе я не раз вспоминал высказывание украинца из УНА-УНСО, который приезжал неоднократно помогать белорусской оппозиции, однажды был даже арестован в Барановичах. Освободили его только в результате активного давления украинской стороны. Отвечая на вопрос корреспондента одной из газет: поедет ли он еще помогать белорусам, он ответил просто: «Эти люди недостойны моей помощи! Пусть сами себя спасают!» Я часто вспоминал высказывание этого украинца и сожалел, что я не украинец. И уходить из этой страны, от этого народа мне некуда.