От этой спокойной покорности Джорджа взяла тоска. Трудно и горько ему было видеть, что сильный, бесстрашный Небраска, который с детства был для него олицетворением храбрости и побед, теперь так безропотно мирится со своим поражением. И он заспорил:
- Что ты, Брас! Ты же в этом году бил так же метко, как прежде! Я читал про тебя в газетах, все так писали.
- Ну, я еще попадаю по мячу, - спокойно согласился Небраска. - Насчет меткости я не беспокоюсь. Это теряешь в последнюю очередь. По крайности, со мной так будет, да и другие ребята то же говорят. - И продолжал не сразу, понизив голос: - Вот если нога вовремя заживет, я еще вернусь и доиграю этот сезон. А если крепко повезет, может, меня не выставят из команды еще год-другой, потому как знают, что я бью метко. Да только они знают, что я человек конченый, - спокойно договорил он. - На мне уже поставили крест.
Джордж слушал и думал, что Небраска так и остался истинным индейцем. Он и мальчишкой был такой же неунывающий фаталист, в этом и крылся источник его огромной силы и мужества. Потому-то он никогда ничего и не боялся, даже смерти. А Небраска, видя, что Джордж огорчен, опять улыбнулся и сказал весело:
- Вот так-то, Обезьян. В спорте ты хорош, пока хорош. А потом тебя выгоняют. Я не жалуюсь, черт подери. Мне повезло. Я варюсь в этой каше уже десять лет, это, знаешь, редкость. И я играл в трех встречах на первенство мира. А если продержусь еще годик-другой, если меня не выгонят и не выпихнут в команду послабее, может, мы опять станем на ноги. У нас с Миртл все рассчитано. Мне надо было малость помочь ее родным, и своим старикам я купил ферму, они всегда об этом мечтали. Да еще у меня у самого триста акров в Зибулоне, и за них уплачено сполна! Только бы мне в нынешний год продать табак по хорошей цене - и очистится у меня две тысячи долларов. Так что, ежели бы мне продержаться еще два года в Лиге и хорошо сыграть еще разок на первенство мира... - Небраска поглядел на друга, его открытое лицо, все в веснушках по смуглой коже, расплылось в прежней, совсем мальчишеской улыбке. - Тогда нам больше и мечтать не о чем.
- И... и ты будешь удовлетворен?
- Чего? Удовлетворен? - Небраска поглядел с недоумением. - Ты это про что?
- Да вот, Брас, ты столько сделал, столько повидал... Большие города, всюду толпы, все тебя приветствуют... и огромные заголовки в газетах, и первенство мира, и... и первое марта [открытие спортивного сезона], и Сент-Питерсберг, опять встречаешь товарищей по команде, начинаются весенние тренировки...
Небраска тихонько взвыл.
- Ты чего?
- Тренировки...
- А ты что, не любишь их?
- Люблю? Да первые три недели - это мука адская! Пока ты мальчишка, еще ничего. За зиму много лишнего весу не наберешь, весной несколько дней разминки - и порядок. За две недели ты опять в форме, свеженький, как огурчик. А вот потяни с мое! - Он засмеялся, помотал головой. - Ой-ой! Сперва, коли мяч низкий, нагнуться нет мочи, суставы так и трещат. Помаленьку разминаешься, привыкаешь, мускулы уже не так ноют. Начинается сезон, в апреле ты вроде ничего, молодцом. В мае и вовсе разыграешься, кровь кипит - думаешь, ты ни капельки не сдал. На июнь еще пороху хватает. А потом - июль, и в Сент-Луисе изволь играть по два матча в день. Ой-ой-ой! - Небраска покачал головой и засмеялся, показывая крупные крепкие зубы. - Обезьян, - сказал он негромко, лицо у него стало серьезное, сумрачное, лицо чистокровного индейца. - Бывал ты когда-нибудь в июле в Сент-Луисе?
- Нет.
- То-то, - тихо, презрительно продолжал Небраска. - И тебе в июле не приходилось гонять там мяч. Готовишь биту, а пот хлещет аж из ушей. Шагнешь вперед, глядишь, кто тебе подает, а у тебя в глазах не то что двоится - четверится.