Но многочисленные лунки, насверленные непутевыми рыбачками, оставались, и на следующее утро вскрыть такую лунку было куда легче, чем сверлить новую в толстом льду. Вот и ждал я первого визита знакомых рыболовов с Логмозера, чтобы все узнать, а завтра с утра пораньше пойти на озеро и поискать свое счастье на весеннем льду.
Вечером я узнал, что рыбалка в этот первый весенний день не вышла, что никто ничего путного так и не поймал. Правда, на этот раз – видимо, к ранней весне – в озеро заявилась и плотва – несколько порядочных плотвиц выловили, но больше не нашли.
И вот наступило утро, мое долгожданное утро первого весеннего льда. Рыболовов на озере почти не было. Мороз ночью выпал невеликий, и я легко вскрывал насверленные вчера лунки. В первой же лунке вывернулся окунек, ударил по мормышке и сломал крючок. Потом окуньки клевали чаше, а я все искал такое место, куда могла бы запянуть первая весенняя плотва.
Недалеко от меня сидел на ведре знакомый логмозерский дед, старый кузнец. Время санок-финок отошло – по льду лежал толстый снег, и старый кузнец бродил теперь по озеру пешком, волоча за собой тяжеленную рыбацкую пешню и тяжелое ведро с рыбой. В ведре у рыболова были хорошие окуни, но плотва ему не попадалась пока, да и ловить ее он не собирался, когда в озере была другая рыба Наши пути-дороги разошлись – кузнец остался на середине озера, а я потихоньку побрел к берегу, в тростники, куда, по моим расчетам, плотва должна была явиться в первую очередь.
У тростника готовых лунок не было. Я приготовил лунку и прикрыл ее на время снегом. Все было готово, но я стоял и любовался тепло-голубым цветом весеннего снега и вытаявшими из-под него лбами больших камней-валунов. Каменные лбы дымились под теплым солнцем. На льду под солнцем кое-где раскисал снежок. Время было чудесное, тихое, с какой-то особой спокойной тишиной ранней, но уверенной весны.
Я присел у лунки, развел концом удочки снег и, затаив дыхание, опустил в дырочку-оконце белую мормышку…
Мормышка дошла до дна быстро – воды подо льдом в этом месте всего тридцать-сорок сантиметров. Только не шуметь: плотва услышит малейший шум. Я стоял перед лункой на коленях, чуть приподняв удочку. Тишина. Рыба не отзывалась на игру крошечной мормышки, украшенной тройкой рубиновых мотылей.
Еще раз мормышка поднялась ото дна, медленно поползла вверх, остановилась, чуть качнулась вниз и замерла в полводы. Мотыль был свежий, яркий, и плотва должна была его заметить. И тут что-то качнулось: то ли вода в лунке, то ли чуть кивнул сторожок. Я замер. Сторожок еще заметно приподнялся, а потом сразу рванулся вниз. Подсечка, и внизу подо льдом заходила тяжелая, упрямая Рыбина. Рыбина рванулась в сторону под лед, и я почувство-
зал, как тяжесть пропала. Мормышка скользнула вверх и остановилась, впившись в край лунки.
И снова тайное ожидание встречи, полное надежд и возможных разочарований. И снова, но не сразу, а минут через десять, сторожок чуть дрогнул, чуть приподнялся вверх и рванулся вниз.
Весенняя плотва была хороша в своей серебристой одежде. Она тяжело лежала на подтаявшем снегу, а потому казалась выкованной из черненого металла.
Плотва ловилась до самого вечера верно, но нечасто подходила к лунке. Но вот чуть стемнело, с запада потянули серые, пасмурные тучи, на лед разом упало тепло, и из лунок на лед вышла от большого тепла вода.
Вниз, до самого льда, спустился белесый туман. В этом сыром, душном тумане сторожок было еле видно, и я больше не по сторожку, а по удару рыбины догадывался, что пора выводить из лунки новую плотву.
Плотва будто сошла с ума, хватала мормышку на лету и брала, брала без остановки.
Вокруг меня на снегу лежала не одна тяжелая рыбина.