Не пытайтесь придираться к моей классической латыни, как это проделывал раньше Дики Джемми — и себе во вред. Если вы последуете его примеру, то наши наисердечнейшие отношения могут очень легко измениться к худшему. Мы — корифеи, а следовательно, не можем позволять никаких придирок друг к другу. Однако куда же это подевался наш бравый Кровавый Лис?
— Он пошел к одному из моих гостей, чтобы навести кой-какие справки. Где вы его встретили?
— Да у вашего ручья, примерно в часе езды отсюда.
— А я уж думал, что вы много времени были вместе.
— Это ни к чему. Во мне есть что-то притягательно-располагающее, и я очень быстро схожусь с людьми. Это дано, к сожалению, не каждому. Молодой человек изложил мне весь свой жизненный путь. Я расположился к нему всем своим сердцем и надеюсь, что наше недолгое знакомство станет для него подлинным событием. Вы знаете о нем что-нибудь подробнее?
— Если он вам рассказал всю свою жизнь, то нет.
— Чем он вообще-то живет?
— Хм! Время от времени он мне приносит золотые самородки. Из этого я заключил, что он где-то открыл небольшую россыпь.
— Тогда бы я порадовался за него, так как малыш, кажется, немец. Ужасно, должно быть, не знать, под каким экватором 11 стояла твоя колыбель. Оба мы, вы и я, не ведаем таких гиппократовых 12 страданий. Мы, к счастью, знаем, куда обратить тоску по родине — к Германии, «туда, туда» 13 , как прекрасно мурлыкал Галилей в своей песне Миньоны.
— Вы хотели сказать — Гёте?
— Нет, нет и нет! Я очень хорошо различаю Гете и Галилея. Гете относится к совершенно другой — высшей национальной шкале. Он бы не настряпал таких чувствительных стихов. А Галилей со своим телескопом и с тоской по элегическим кометам изобрел настоящие ностальгические тирольские причитания, в которых он пел:
Знаешь ли край, где цитрусы цветут,
Близ ветхих крыш в пляс журавли идут?
По вечерам в траве лягушек шум,
И лик луны сияет из пруда, уютно там, и потому туда
Меня ведет мой ум!
Чтобы продекламировать стихи, сопровождая чтение жестами, Фрэнк поднялся со своего места. Теперь он в напряженном ожидании смотрел на фермера. Тот прилагал огромные усилия, чтобы оставаться серьезным. Не услышав восторженных слов, Фрэнк недовольно спросил:
— Кажется, поэзия не производит на вас впечатления? У вас что, такой вялый темперамент?
— Нет-нет! Я молчал, удивляясь тому, что вы так точно помните слова поэта.
— Ничего особенного. Я хорошо запоминаю все, что читаю. Ну, а если уж что забываю, то стараюсь усовершенствовать позабытое. Такое отношение не может остаться без одобрения.
— Стало быть, вы прирожденный поэт?
— Да, вы почти не ошиблись.
— В таком случае я завидую вам. Однажды я двое суток ломал понапрасну голову над сочинением двух строчек ко дню рождения — увы! Я не смог воскликнуть: «Эврика!» 14
— Слушайте! Не употребляйте фальшивых слов! Вы произнесли арабское заклинание, по-немецки буквально означающее: «Черт знает что!» С подобными колдовскими формулами надо быть очень осторожным, потому что никогда не знаешь, что из этого получится. Подумайте только о том, что случилось со знаменитым Дженгиханом и с тремя сотнями его спартанцев? 15
— А что? — спросил фермер, явно заинтересовавшись ответом.
— Хан залег с ними за тесниной Гибралтара, которую хотели штурмовать черкесы. Поскольку у него было так мало людей, хан согласился, чтобы к нему на помощь пришла небезызвестная эндорская ведьма. С нею и со всеми спартанцами хан уселся вокруг большого котла, куда они побросали множество всяких трав, и прежде всего — слоновью ногу 16 . Видимо, они что-то не так намешали, потому что котел неожиданно взорвался, а Дженгихан вместе со спартанцами взлетел в воздух. Так как он был самым высоким из всех, то увидел, что земля под ним крутится вокруг собственной оси.