– Какому знакомому?
– Не знаю, я и видел его только мельком, маленького роста, пожилой господин…
– Русский?
– Не знаю. Он не сказал ни слова, только улыбнулся и махнул нам рукой на прощанье, когда Юльский садился в машину.
– А вы знаете, что Юльский исчез? – спросил я.
Кружельник улыбнулся.
– Пан капитан шутит. Зачем ему прятаться? Женщину он не убивал, она сама себя лишила жизни, а если Юльский будет прятаться, так его же назовут дезертиром и будут судить.
– Конечно, но он из двух зол выбрал меньшее: пусть судят его товарища и соучастника в то самое время, когда он будет уже далеко.
– Меня… судить? – удивился Кружельник. – Но за что? Я, правда, поступил нехорошо, что согласился помочь ему.
– Бросьте, Кружельник, оставьте в покое врачиху, она такая же любовь Юльского, как ваша…
– Что вы говорите, пан капитан? – побледнев, сказал Кружельник. – Я, конечно, поступил плохо, желая помочь товарищу, но я всегда был честным человеком и честным поляком и не понимаю, о чем вы говорите.
– Понимаете, Ян Кружельник, понимаете. Вы отлично знаете, что Юльский был шпион, что врачиха эта убита им и что этот маленький человек был немецким диверсантом…
– Езус-Мария… что вы только говорите, пан капитан? Или я сошел с ума или вы!! Какой человек, какая врачиха? Да я ее не видел никогда, а человечка этого всего одну секунду, когда он провожал Юльского… Да Юльский не мог быть их шпионом, он так ненавидел Германию… Вы шутите, пан капитан, и очень жестоко. Я не заслужил такой страшной шутки.
– Это все, что можете сказать?
– Все… мне больше нечего говорить. Во всяком случае, я сказал все, что знаю.
– Отведите его! – приказал я.
Кружельник помертвевшими глазами смотрел на меня.
– Я не сделал ничего дурного, я честный человек, – упавшим голосом произнес он.
Его увели. Я взял машину и сейчас же поехал в Садки, чтобы найти маленького человечка или хотя бы узнать о нем.
Директор больницы, доктор Кашин, сказал, что в больнице такого человека не было, но что во флигеле, занятом уже с месяц назад посторонними людьми, кажется, находился кто-то подобный. Когда я спросил его о состоянии здоровья больного, приходившего к полковнику с жалобой на привидения, Кашин удивленно сказал:
– Как?.. Разве вы не знаете, что он умер?
– Умер?.. Когда и от чего?
– Через два или три дня после возвращения из штаба, а умер от паралича сердца, если не ошибаюсь, это легко выяснить по книгам. Кстати, ведь этот больной юридически был не наш…
– То есть, как не ваш?
– А так… Он прибыл сюда откуда-то из Польши, и только по настоянию врача и вот этого самого человечка из флигеля я и поместил его в своей больнице.
– Врача? Мужчины или женщины? – спросил я.
– Женщины. Капитана медслужбы Красновой, работавшей в вашем штабе. Она сказала, что он необходим для каких-то целей.
– А этот человек?
– Он не вмешивался в разговор, но было очевидно, что больного привез сюда именно он, тем более, что больной до поступления к нам провел несколько дней с ним, во флигеле.
– А не бывал ли у вас молодой польский солдат?
– Шофер, Юльский? Как же, бывал и очень часто. Милый, обходительный, вежливый человек…
– А другой какой-нибудь шофер или солдат.
Доктор задумался.
– Н-нет, не припомню, – сказал он. – Других не встречал. Пойдемте во флигелек, может быть, мы там встретим этого самого гражданина.
Я усмехнулся, слушая наивный лепет врача. Для меня было ясно, что несчастный помешанный был умерщвлен теми же людьми и, возможно, тем же ядом, который убил «врача Краснову», или Гертруду Янковиц, как назвал ее полковник.
Во флигеле, конечно, никого не было, за исключением двух-трех женщин, стиравших белье на кухне, да старика-инвалида, коловшего дрова.