Кривенко предупредительно щелкнул зажигалкой — Я, в общем-то, не совсем понимаю вашего брата… Какая ни есть, а организация у вас налицо — кадры, руководство, дисциплина, все, как полагается. Ну а дальше что, я спрашиваю? Генерал ориентируется на американцев?
— Ну… скажем так, — неопределенно ответил Кривенко. На балконе, затененном от света уличных фонарей не совсем еще облетевшей кроной платана, было темно, но Полунин видел, что собеседник буквально сверлит его своими прищуренными гляделками.
— Да, он не так глуп, ваш старик. Что ему, в конце-то концов? Деньги у него есть, а активная политика уже потеряла привлекательность — ею он тоже сыт по горло… Тебе никогда не приходило в голову, что он и в Аргентину приехал просто для того, чтобы уйти на покой?
— Плохо ты его знаешь…
— Допустим, — согласился Полунин. — Не спорю, тем более что он никогда меня особенно и не интересовал, этот ваш Регенау. Меня больше интересуют такие люди, как ты.
— А именно?
— Тебе-то на покой рановато, а? Или решил жениться на аргентинке и открыть альмасен?[13] А что, тоже идея. Из аргентинок, говорят, получаются хорошие жены. Знаешь, Кривенко, мне сейчас кажется, что ты просто трус, с адъютантами это бывает… можно сказать, профессиональное заболевание.
— Слушай, не надо так, — вкрадчиво сказал Кривенко, — некоторые шутки действуют мне на нервы…
— Нервы, брат, полагается лечить вовремя, — посоветовал Полунин и зевнул. — А то станешь импотентом, это тебе еще не по званию. — Потянувшись, он развел руки и снова откинулся назад, запрокинув голову и держась носками туфель за балконную решетку. — Смотри-ка, дождь перестал!
— Сядь ты как человек, еще свалишься. Не хватает, чтобы меня потом подозревали в убийстве, хе-хе-хе…
— Тебе это будет в новинку? — Полунин засмеялся, но с перил слез. — Так вот что, капитан. Я мог бы поговорить с его превосходительством, но у меня есть одна странность: не люблю генералов. Поэтому я говорю с тобой, а ты уж можешь потом о нашем разговоре доложить или не докладывать, как угодно. Каждый, как говорится, использует обстановку в меру своих умственных способностей. Ваша организация могла бы сотрудничать с ЦНА?
— В каком плане?
— Детали потом. Сейчас я хочу знать, возможно ли такое сотрудничество в принципе? Можем ли мы рассчитывать, что вы с ними сконтактируетесь?
— Слушай, ты кого представляешь? — быстро и негромко спросил Кривенко.
— Считай, что никого. Считай, что я просто наблюдатель… со стороны.
— Но с какой, Полунин? — спросил Кривенко почти умоляюще.
— Что я не из Москвы, это ты, вероятно, и сам давно усек. А в остальные детали вдаваться не будем.
— Ты вот сказал — «можем ли мы рассчитывать». Как это понимать, «мы»?
— Да никакие не «мы», я просто оговорился. Не мы, а я! Я как частное лицо. Можешь ты ответить на мой вопрос?
— Как частному лицу? — переспросил Кривенко с ухмылкой.
— Именно. И не тяни резину, ты же военный человек, едрена мать!
— Так ведь, понимаешь… Вопрос-то сложный, тут с кондачка не ответишь…
— А я не заставляю тебя что-то обещать или заранее на что-то соглашаться, — Полунин пожал плечами. — Меня пока твое мнение интересует. Тебе самому такое сотрудничество кажется перспективным?
— Я бы, вообще, не прочь… но не думаю, чтоб генерал на это пошел. Видишь ли, он считает, что нам лучше пока не вмешиваться во внутренние дела Аргентины…
— Вот оно что! Умен его превосходительство, ничего не скажешь, умен, — Полунин покачал головой. — Ну а ты, Кривенко, ты тоже считаешь, что борьба с коммунизмом — это всего лишь «внутреннее дело» той страны, где ты в данный момент находишься?
В его голосе прозвучала ирония, от которой капитану стало не по себе.