"Если его отпечатки пальцев не идентичны отпечаткам на стакане с недопитым портвейном... подумал Козюренко. — Прямых доказательств пока что нет.
Конечно, если не найдем тут картину. Итак, обыск..."
Вышел с Владовым в коридор, приказал вызвать оперативную группу и попросил взять у прокурора постановление на обыск. Вернувшись, спросил у Семенишина:
— Насколько мне известно, Прусь не очень щедрый человек и никому денег не одалживает... — Он сознательно говорил о покойнике как о живом, надеясь, что Семенишин как-то прореагирует на это. Но тот сидел потупившись. — Почему же он отдал вам всю зарплату и еще пообещал полтысячи?
Семенишин поднял голову, и Козюренко заметил, как забегали у него глаза.
— Почему? — настаивал следователь.
Семенишин потер свои сморщенные щеки кончиками пальцев. Он явно колебался.
— Пожалуйста, не скрывайте от нас ничего, — посоветовал Роман Панасович.
— Прусь был у меня, так сказать, в долгу, — нерешительно, запинаясь, начал Семенишин. — Уже давно, со времен войны, когда вместе партизанили. Я никому не рассказывал, так? Потому как и сам тут не оченьто... — покачал головой и продолжал твердо, как человек, сделавший первый шаг и терять которому уже нечего. — Когда-то я видел, как Прусь снял обручальное кольцо с пальца мертвой женщины, так? Он заметил, что я смотрю. Испугался. Да и было чего. Если бы наш командир Войтюк прознал про это, худо бы Прусю пришлось. Ну, начал умолять, так? Мол, черт попутал.
Я говорю: «Выбрось кольцо!» Он и выбросил. Потом обещал: «Я тебе всю жизнь буду благодарен, что понадобится, рассчитывай на меня». А тут очередь на машину, я и вспомнил, так?
Но ведь это могло выглядеть как шантаж...
— Да нет. Столько лет прошло. Надеялся на благодарность. Думаю, деньги у него есть. Живет ведь один. А он мне — семьдесят рублей... Я знаю, что полтысячи не пришлет. Пообещал, только бы отделаться, так?
«Если придумано, то неплохо», — отметил Козюренко.
А вы помните, как появился в вашем отряде Прусь?
— Почему же, помню. Мы не очень-то и доверяли ему, так? Полицай поглумился над девушкой Пруся, а Василь убил его. Пришлось бежать. К бандерам ему было не с руки, потому как этот полицай имел среди них в нашем районе много дружков. Ну, и пристал к нам, так? Наш командир товарищ Войтюк из ихнего села был — пожалел и взял.
«Верно, на свою голову!» — чуть не вырвалось у Романа Панасовича.
— Мы вынуждены произвести в вашей усадьбе обыск, — сказал он. — Скоро приедет оперативная группа. Но перед этим я хотел бы еще раз убедиться: все ли вы рассказали правдиво и не утаиваете ли чегонибудь?
— Яшенька, — подошла к нему жена, — ты уж...
если что натворил, лучше сознайся. И нам будет легче...
Семенишин посмотрел на нее как-то отчужденно.
— Пьяный я был, может, чего-то и не помню...
В чем меня обвиняют? — обернулся к Козюренко.
— Дело в том, что Прусь убит и ограблен. А вы были с ним в тот день. Ездили за деньгами.
— Не выйдет! — вдруг закричал Семенишин. Он выпятил губы, и морщины неожиданно разгладились на его лице. Это было сказано так решительно, что Роман Панасович встал со стула. А Семенишин вдруг безвольно осел, и руки его опустились как плети.
— Так уж лучше сознайся, — шептала жена, склонившись над ним.
— Прочь! — Семенишин оттолкнул ее от себя. — Вы мне дело не пришьете! — погрозил он пальцем Козюренко.
— Вспомните фамилии тех, кто был с вами в поезде, — предложил следователь спокойно. — Имена, приметы... Это для вас очень важно.
Семенишин удивленно воззрился на него. Закрыл глаза, немного подумал и покачал головой.
— Нет, — сказал стыдливо. — Пьяный был, все из головы вылетело. — Вдруг какая-то мысль, видно, промелькнула у него. Нерешительно начал: — Но был там такой долговязый...